Если бы было по-другому, искусство не могло бы существовать.

* * *

У него ладный, хорошо работающий поэтический аппарат. Но ему нечего в это
т аппарат запускать.

* * *

Спортсмен-марафонец бежит, преодолевая свою классическую дистанцию Ц
сорок два километра. Вдруг его остановил человек и говорит:
Ц Здесь в стороне, всего триста метров, есть табачный киоск, сбегай, купи
мне сигарет.
Ц Но я преодолеваю дистанцию…
Ц Вот именно, все равно ты уж бежишь. Что тебе стоит сделать лишних полки
лометра. Это займет у тебя пять минут. Ну что тебе стоит…
Ситуация фантастическая. Но я думаю о ней всякий раз, когда звонят из реда
кции и просят написать статью.
Ц Но я пишу сейчас повесть (или роман).
Ц Это займет у вас два дня. Нужно восемь страничек на машинке.
Ц Но я пишу повесть.
Ц Вот именно, все равно пишете. В повести небось будет четыреста страниц
, так что вам стоит написать лишние восемь…

* * *

Хорошему, тонкому скрипичному мастеру один приятнль во время выпивки со
ветовал:
Ц Слушай, сделай ты фортепьяну. Она большая, сколько денег сразу заработ
аешь.
Ц Не хочу делать фортепьяны! Ц восклицал мастер.
Мой друг, Миша Скороходов, живущий теперь в Архангельске, имея в виду, очев
идно, мои прозаические книги (сравнительно со стихами), и тоже во время вып
ивки мне сказал:
Ц Слушай, перестань делать фортепьяны.

* * *

Сколько людей на свете, столько и понятий о счастье, потому что счастье со
стоит в удовлетворен запросов, а запросы бывают разные. Русская пословиц
а говорит: «У каждого по горю, да не поровну. У одного похлебка жидка, у друг
ого жемчуг мелок». То же можно сказать о счастье.
Тем не менее у любого счастья существует фон, или, вернее, основа, и есть по
дробности крупных планов.
Наиболее прочной и, вероятно, единственно прочной основой является глуб
окая удовлетворенность главным делом своей жизни, которое тоже у каждог
о человека свое.
Личные, повседневные огорчения и радости (подробности крупного плана) мо
гут, конечно, на время заслонять основное. Но при отсутствии основного он
и не могут составить счастья.

* * *

Однажды я ночевал в коренном дагестанском ауле.
Днем, пока мы суетились и разговаривали, обедали и пели песни, ничего не бы
ло слышно, кроме обыкновенных для аула звуков: крик осла, скрип и звяканье
, смех детей, пенье петуха, шум автомобиля и вообще дневной шум, когда не от
личаешь один звук от другого и не обращаешь на шум внимания, хотя бы потом
у, что и сам принимаешь участие в его создании.
Потом я лег спать, и мне начал чудиться шум реки. Чем тише становилось на у
лице, тем громче шумела река. Постепенно она заполнила всю тишину, и ничег
о в мире кроме нее не осталось. Властно, полнозвучно, устойчиво шумела рек
а, которой днем не было слышно нигде поблизости, Утром, когда мир снова нап
олнился криками петуха, скрипом колеса, громыханием грузовика и нашим со
бственным разговором о всякой ерунде, я спросил у жителей аула и узнал вс
е же, что река мне не приснилась, она действительно существует в дальнем у
щелье за горой, только днем ее не слышно.
Каково же художнику сквозь повседневную суету жизни прислушиваться к п
остоянно существующему в нем самом и в мире, но не постоянно слышимому го
лосу откровения?
И я мог бы многое услышать в этом мире, но, к сожалению, сам я все время шумел
.

* * *

Красота окружающего мира постепенно аккумулировалась в душе древнего
человека. Потом неизбежно началась отдача. Изображение цветка или оленя
появилось на рукоятке боевого топора. Вместе с тем изображение топора ил
и оленя появилось на скале, высеченное при помощи камня или нарисованное
пометом летучей мыши.
Но что же все-таки было в начале: потребность души поделиться с другой душ
ой (рисунок на скале) или потребность украсить свой боевой топор и тем сам
ым выделить свою индивидуальность?

* * *

Мысль или образ, еще не отлитые в форму, не заключенные в формулу, в чеканн
ую фразу, в отточенную строфу, способны развиваться, детонировать, порож
дать цепочку, влекущую другие мысли и образы. Они, как летящая бабочка, кот
орую трудно разглядеть в подробностях, но следя за которой увидишь замыс
ловатые зигзаги ее полета и цветок, на котором она посидела, и другую бабо
чку, которую она спугнула, и темную ель, на фоне которой творился ее золоти
стый зигзаг.
Напротив, мысль или образ, облеченные в форму, это та же самая бабочка, но у
же пришпиленная булавкой. Ее теперь легче разглядывать и изучать, но жда
ть от нее больше нечего, она вся тут и никаких золотистых зигзагов, никаки
х неожиданностей подарить нам не может.

* * *

Чтобы любить и защищать родную культуру, достаточно, может быть, родитьс
я в своей стране, среди своего народа и, так сказать, впитать национальные
чувства с молоком матери.
Чтобы любить и защищать культуру другого народа, нужно обладать самому в
ысокой и широкой культурой.
Чтобы защищать и сохранять свою культуру, достаточно быть русским, грузи
ном, немцем, итальянцем, испанцем…
Чтобы сохранять культуру другого народа, надобно быть не меньше, чем чел
овеком.

* * *

Вот область человеческой деятельности, в которой человечество с тех пор
, как оно себя помнит, не сделало ровно никакого прогресса. Я имею в виду од
омашнивание животных. В самом деле, все современные домашние животные уж
е были как бы с самого начала: корова, лошадь, кошка, собака, овца, коза, осел,
верблюд…
1 2 3 4 5 6 7 8