Это в России-то, в стране мехов. Азиаты выстаивают в Москве многодневные очереди, чтобы купить ковер и увезти его в Среднюю Азию, в страну ковров. И ради этого стоило убивать и замучивать миллионы и десятки миллионов людей? Ну, хорошо, допустим, пока мы тут разглагольствуем, правительство очнется и чудесным образом наводнит страну необходимыми товарами, модной и красивой одеждой, мехами, фаянсом, фарфором, хрусталем, коврами и автомобилями всевозможных марок, кровельным железом и шифером, белилами и малярными кистями, бритвенными лезвиями (а не дрянью под названием "Спорт" и "Балтика"), пишущими машинками и колготками, мебельными гарнитурами и запчастями, элегантными дамскими сумками и разнообразными мужскими шапками, одним словом, всем, за чем мы по мере надобности гоняемся, толчемся в очередях и что не покупаем, а "достаем". Допустим, что правительство очнется и наводнит ("для блага народа") всем этим нашу торговую сеть. Но ведь это означало бы, что мы лишь встали вровень с другими странами, что мы стали как все, а отнюдь не очутились в особенном, социалистическом раю. Без всяких жертв все цивилизованные (а также и развивающиеся) страны наводнены всеми необходимыми человеку товарами, притом, что не проливали за это реки крови. Больше того, это означало бы, что мы достигли состояния дореволюционной России, в которой, конечно же, человек мог купить все, что ему было нужно. - Но вот еда, Владимир Алексеевич, еда. Россия же голодала. Даже Лев Толстой помогал голодающим. Исторический факт. - Молодец, Лисенок! Кувальдяга. Нокаут. Скула сворочена на сторону. Теперь можно только нечленораздельно мычать. Они хихикали, но и сами уже знали, что примерно может за этим последовать и что скула не сворочена, и что их кувальдяга отлетит, как игрушечная, .и что дело закончится общим нашим смехом, потому что самое смешное обвинять дореволюционную Россию в нехватке еды. - Да, недороды случались в некоторых отдельных районах России и в некоторые годы. Но они были эпизодическими, редкими и за все тысячелетнее существование России, конечною, не унесли столько людей, сколько один только организованный голод 1933 года. В строгом смысле голодного мира и не было, хотя бы и во времена Толстого, упомянутого вами. Но была необходимость, у поволжских, скажем, крестьян, идти кормиться в другие губернии. Так не ставили же заслонов на границах Поволжья, не желая пустить их в хлебные губернии, как это было в тридцать третьем году, когда украинцев не выпускали ни на Кубань, ни в сторону Дона, Воронежа, Курска. Толстой помогал, дочери его развивали деятельность. Но надо понять нормы того времени. Даже царь не мог ведь, не имел права взять хлеб у мужиков, скажем, на Дону и отдать его саратовским мужикам. Он имел право только купить его по существующим в мире ценам, купить так же, на таких же правах, как и любой другой житель России. Кстати сказать, мог купить на свои деньги хлеб для Поволжья в любом городе на базаре и Лев Толстой. Деньжонки были. Не знаю, почему он посылал дочерей собирать пожертвования для голодающих, а не шел по более легкому и прямому пути. Да, прийти и взять хлеб у мужика никто не имел права, даже царь. Это теперь весь выращенный хлеб государство тотчас отбирает у вырастивших его колхозников, до последнего зерна. До недавнего времени отбирало практически бесплатно, теперь само себе назначило цену, более символическую, чем реальную. Кроме того, что говорить о поволжских недородах, которые случались, наверное, раза два за сто лет. В остальном же Россия ела. Как ела и что ела - немало нами уже говорено. Напомню вам хотя бы еще свидетельство Мельникова-Печерского. (Тогда в машине я пересказал эпизод своим друзьям не столько доказывая, сколько для потехи. Теперь же никто не помешает написать его, соблюдая точность.) Вот обыкновенный трактир, столовая, что ли, по-нашему. Приехав из Заволжья, из лесов, пришли два мужичка в нижегородский трактир. "Дивуется небывалый новичок низким поклонам, что ему, человеку заезжему, незнакомому, отвешивают стоящие за буфетом дородные приказчики и сам сановитый хозяин... Дивятся пестрой разбитной толпе половых, что в белых миткалевых рубахах кучкой стоят у большого стола средь комнаты и, зорко оглядывая гостей, расправляют свои бороды или помахивают концами перекинутых через плеча полотенец. При входе Алексея с дядей Елистратом они засуетились, и один, ровно оторвавшись от кучки товарищей, повел "новых гостей" к порожнему столику. Разостлал перед ними чистую салфетку и, подперевшись о бок локотком, шепеляво спросил, наклонив русую голову: - Чем потчевать прикажете? - Перво-наперво собери ты нам, молодец, четыре пары чаю, да смотри у меня, чтобы чай был самолучший, цветочный, графинчик поставь. - Какой в угодность вашей милости будет? Рябиновой? Листовки? Померанцевой? Аль, может быть, всероссийского произведения желаете? Дядя Елистрат пожелал всероссийского произведения. ...Вот окидывает он (Алексей) глазами - сидят все люди почтенные, ведут речи степенные, гнилого слова не сходит с их языка: о торговых делах говорят, о ценах на перевозки кладей, о волжских мелях и перекатах. Неподалеку двое сидят за селянкой, ладят дело о поставке пшена из Сызрани до Рыбной: один собеседник богатый судохозяин, другой кладчик десяти тысяч четвертей зернового хлеба. С другого бока за чаем старик с двумя помоложе. Разговор идет у них об отправке к Калужской пристани только что купленной ими на пермских ладьях соли... Разговоры все деловые... Покончили лесовики с чаем, графинчик всероссийского целиком остался за дядей Елистратом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139