"), но не тут моя цель. На другой день (надо, надо за все платить!) главный редактор позвал меня в кабинет и сказал: - Вы были на вчерашней встрече. Напишите о ней три странички, а точнее - о хозяине встречи. Никаких высоких фраз и лозунгов, только личные впечатления. Сразу же на первую полосу. Так и получается. Встал на стезю верной службы - служи. Клюешь с руки - отрабатывай корм. Да и как откажешься написать о первом секретаре ЦК, если сам - член КПСС, и если уже предложено. Конечно, если бы болтаться на окраине Союза писателей, сидеть в затишье, в кустах, никто бы не предложил тебе писать о Хрущеве на первую страницу газеты. Но поскольку на стрежне, на юру, на виду, тебе предложили, а отказаться уже нельзя. То есть можно, можно отказаться, и на первый раз ничего не случится. Но если раз откажешься, два откажешься, то потом не откажутся ли от тебя самого? При всем том стараешься написать так, чтобы привнести личное, индивидуальное, чтобы проступил твой почерк. Я зацепился - если говорить о том частном случае - именно за первое впечатление от встречи на аллее. Статейка на первой страничке газеты так и называлась - "Лицо доброе и озабоченное". Расул, до недавних пор еще, как увидит меня, так обнимет за плечи и скажет громко, шутя: - Ну как? Лицо доброе и озабоченное? А Саша Кузнецов однажды при серьезном разговоре вынул из бумажника сложенную в восемь раз газетную вырезку и протянул мне: - Уважающие тебя альпинисты просили тебе вернуть. Я развернул сложенную бумажку и увидел свою статейку "Лицо доброе и озабоченное". В своих бумагах я нашел недавно эту статейку, а также и репортаж, который был напечатан уже без моей подписи, как редакционный материал, но написан был мной. Их нужно знать, чтобы лучше понять остальную повесть. "Мы, небольшая группа писателей, шли по малолюдной аллее парка, по берегу большого красивого пруда. Жара, которую обещал накануне Институт прогнозов, еще не вошла в силу, тем более здесь, в тени густых неохватных деревьев. Вдруг мы увидели идущих по аллее нам навстречу товарищей Хрущева и Ворошилова. Мы посторонились, чтобы освободить им дорогу, но Никита Сергеевич и Климент Ефремович подошли к нам, поздоровались с каждым за руку и только после этого пошли дальше. В этом эпизоде, разумеется, нет ничего особенного, что можно было бы описывать. Десятки, сотни людей могли бы рассказать то же самое. Но, оставшись одни, мы тотчас стали делиться впечатлениями. - Какая у него сильная рука! - сказал один, имея в виду Никиту Сергеевича Хрущева. - Ну вот, теперь я спокоен, - пошутил Гончар, - Никита Сергеевич тоже без галстука, в вышитой украинской рубашке. - А я, - отозвалась шедшая с нами женщина, - не смотрела ни на что, кроме лица. Оно доброе... Но я заметила, что и озабоченное. Он чем-то сильно озабочен сегодня. Да, да, я не могла ошибиться... Разговор пошел перескакивать с одного на другое, а я поразился про себя, как вдруг случайно были произнесены самые точные слова, определяющие самое главное, самое характерное, что можно сказать о человеке и о его делах... Доброта и озабоченность. Зачем гадать, чем был озабочен глава Советского правительства? Конечно, тишина и безмятежность царили в утреннем парке, кто удил рыбу, кто катался на лодках, и бойкий хрустальный ручеек бежал по камешкам вдоль аллеи. Но ведь уже существовала опубликованная всеми газетами телеграмма: "...Просим вас ежечасно следить за событиями в Конго. Возможно, будем вынуждены просить вмешательства Советского Союза... Жизнь президента республики и премьер-министра в опасности". Но без особых усилий воображения можно было увидеть тяжелые тучи, сгущающиеся над молодой республикой - над островом Куба. Но проблема Берлина. Но проблема разоружения. Но проблема разоблачения догматизма и сектантства. Но урожай. Но выплавка стали. Но воспитание молодого поколения. Но задачи, стоящие перед народом на ближайшее десятилетие. Много эпитетов можно подобрать, определяющих дела, которые совершает советский народ. Эти дела и великие, и героические, и мудрые, и справедливые, и смелые. Не надо бояться применять к ним и еще одно определение. Я помню, как человек, услышав самые первые сообщения о предстоящем освоении целинных земель, о развернутом и дружном вторжении в ковыльные, веками дремавшие степи,
воскликнул: "Какая красивая проблема!" Да, да, красота тоже присуща всем делам, совершаемым нашим народом. Но все же, если искать самые точные и самые нужные определения, то мы будем вынуждены повторить еще раз великое, если вдуматься, слово - доброта. Все для человека. Не для одного, не для узкой кучки людей, а для всех. Для человека с большой буквы. Переберите в памяти все начинания Никиты Сергеевича Хрущева как Первого секретаря Коммунистической партии Советского Союза и как главы Советского Союза - вскрытие недостатков, связанных с культом личности, целина, крутой подъем сельского хозяйства, семилетний план, размах жилищного строительства, налоговая политика, пресечение агрессии в Египте и Ливане, проблема всеобщего разоружения, теория мирного сосуществования и многое-многое другое, что физически невозможно перечислить, - переберите в памяти все это, и вы увидите, что в основе всех самых разных и как бы неохватных дел лежит именно доброта. Я говорю не о той доброте, с которой подчас ассоциируются и мягкость, и всепрощенчество, и даже непротивление злу, нет, ведь наш путь есть путь борьбы, и мягкость здесь непригодна, но тем-то и ценнее очищенное от побочных оттенков и примесей первозданное светлое слово доброта. Лицо доброе и озабоченное... Я никогда не забуду этих слов, произнесенных в утреннем подмосковном парке, так же, как никогда не забуду и самого лица, про которое эти слова были сказаны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139