То есть подкинуть человеку мыслишку, приоткрыть занавеску и показать правду, а потом пусть уж он сам думает. Запустил вошь в голову и забыл о ней. Между тем человек вдруг начинает почесываться то в одном месте, то в другом. Он ходит, обедает, спит, смотрит телевизор, а дело делается. Смотришь, то в затылке почесал, то около поясницы. Мне часто приходилось отмечать про себя моменты, когда вольно или невольно я именно "запускал людям вошь в голову", когда я видел воочию, как шире открываются у моего собеседника глаза, как все многочисленные колесики и шарики, вращающиеся в мозгу, вдруг спотыкались, словно о стенку. Вот он спорит, горячится, пылает огнем первых лет революции... - Да ты пойми, - скажешь ему, - что это были за люди! Представь себе, что мы с тобой на их месте и наши товарищи с нами, ну, там Миша Алексеев, Ваня Стаднюк, Вася Федоров, Егор Исаев, Грибачев, Софронов, Толя Никонов, Гриша Коновалов, Борис Куликов, остальные наши товарищи. И представь себе, что мы в государстве захватили власть. В государстве, где все устоялось и откристаллизовывалось веками. И вот, не успев захватить власть (дорвались, называется!). Красная площадь уже называется "Грибачевской", Переделкино становится имени Стаднюка, Большой театр становится Софроновским, Саратов переименовывается в Алексеевск, Воронеж - в Егоро-Исаевск, а Таганка становится Никоновкой. - Зачем же окарикатуривать? - Какая тут карикатура, если в первые же дни революции Царское Село, летняя резиденция русских императоров, Царское Село, где жил и учился Пушкин, Царское Село, воспетое в поэзии и живописи, стало называться - как? - Ну, я не знаю. Теперь-то это Пушкин. - Оно стало называться: Детское имение товарища Урицкого. - Не может быть! (Вот он - момент запуска вши в голову.) - Это факт. А Дворцовая площадь в Петербурге?
- Не знаю. - Тоже площадь Урицкого. - А Воскресенская площадь в Москве перед Большим театром? - Не знаю. - Площадь Свердлова. А там и пошло, и пошло. Володарки, Свердловки, Ленинки. Улицы, библиотеки, площади, театры, университеты, поселки, огромные древние города, и все своими, своими, своими, черт возьми, именами... Ну скажи на кого мы были бы похожи, если бы, захватив власть, дорвавшись до власти, ударились бы в вакханалию переименовании и начали бы присваивать свои имена всему и направо и налево. Только по одной этой вакханалии переименований неужели нельзя увидеть, что за люди дорвались до власти? Потом разговор мог перейти опять на рыбалку или на последнюю подборку стихов в журнале. Но колесики уже завертелись, и не может быть, чтобы человек не стал время от времени почесываться то там, то тут. Разве что совсем без пульса, мертвяга. Или вот в Бугуруслане . Местные деятели повезли меня в Аксаково. По дороге заехали в бывшее имение Карамзиных. Карамзиными был посажен там большой отличный парк, нечто вроде Ботанического сада, из всех деревьев, растущих в Среднем Поволжье. Походили, посмотрели, как запущен теперь парк, насколько бесхозен и беспризорен. - А что стало с домом Карамзиных? - Его разгромили во время революции. - Кто? - Крестьяне. - Зачем же? - От гнева и ярости. - Позвольте, за что же гнев? Ведь крепостными они давно уже не были? - Им приходилось арендовать землю у Карамзиных. Значит, приходилось отдавать и часть урожая, десятую, а то и больше. - Ну да. Теперь-то они совсем не отдают ни зерна. Все, что вырастет, оставляют себе. Деятель знал, конечно, и раньше, что ни зерна теперь не оставляют колхозникам, все вывозится, но как-то не задумывался об этом, и теперь у деятеля останавливается взгляд, словно ударили его по голове. А то еще в том же Бугуруслане - библиотека в доме купца Фадеева. В верхнем этаже, где жила купеческая семья, располагается горисполком, а внизу, где были магазин и склад, теперь библиотека с читальным залом вместо магазина и склада. Но опять спрошу - почему вместо, а не вместе? Библиотекарши, любезные и внимательные к заезжему писателю, объясняют, где был склад, а где магазин. - Видите, крючья вделаны в потолок? Действительно, вижу крючья по всему читальному залу. - При купце Фадееве висели на них говяжьи туши. А на тех, что поменьше, - бараньи. И смотрит на меня просветленными глазами, ждя одобрения происходящему процессу: книги вместо говяжьих туш. Но я уж третий день в Бугуруслане и знаю, что почем. Поэтому я наивно спрашиваю: - Как, в Бугуруслане было мясо? Висели целые туши? Говяжьи? Бараньи? Библиотекарши хлопают своими глазками, переглядываются. Одна хихикнула, одна покраснела за неосторожность московского литератора: разве можно говорить такие вещи? А сами сопоставляют в уме, не могли же не сопоставлять то, что теперь в Бугуруслане днем с огнем ни в магазине, ни на базаре не только говяжьей туши (парной, конечно), но и мороженой, жилистой какой-нибудь ни килограмма купить нельзя. Нету. Пошли дальше, но уверен, что теперь будут иногда повнимательнее взглядывать библиотекарши на крюки в читальном зале, будет у них почесываться то там, то тут. А то еще музейный работник показывал мне этот же дом снаружи. - Здесь располагался первый реввоенсовет. Возглавляли его Сокольский, Гофман, Зюзин, Пупко. - Все здешние люди? - Нет, все приезжие. Прислали их сверху. И, между прочим, с этого вот балкона пришлось им успокаивать разбушевавшуюся толпу. - Как это было? - Базарный день. Нашелся поп, который начал вводить людей в заблуждение. Кричал, что большевики скоро закроют все церкви. Толпа и хлынула прямо с базара к зданию ревкома. - Уговорили их товарищи с балкона? - Уговорили. Но, конечно, из двух окон выставили два пулемета. Тогда еще не было сознания у люден.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139