И. Творчество членов Ордена — Белинского, Чернышевского, Писарева, Герцена,
Михайловского, Салтыкова-Щедрина, Успенского, Горького — в литературе, Перова и
ему подобных тенденциозных "белинских от живописи" — это, как ни преувеличивай,
все же задворки русской культуры. То, что внесла русская интеллигенция со
времени своего возникновения в русскую культуру, все отмечено печатью
второсортности: она не столько является творцом, сколько фактором, задерживавшим
и затруднявшим развитие русской культуры, и в конечном итоге своего развития — в
большевизме — явилась беспощадным разрушителем русской культуры.
С момента своего возникновения Орден Р. И. находился в беспрерывной
гражданской войне с верховной русской властью и со всем русским образованным
классом, со всеми творцами русской культуры, со всеми русскими образованными
людьми, отказывавшимися от сомнительной чести принадлежать к Ордену политических
фанатиков и изуверов.
Плоский уровень мышления, унаследованный членами Ордена от Белинского,
отталкивал от себя всех подлинных носителей русского духа и подлинных создателей
русской культуры. Видный деятель Ордена в царствование Николая II П. Струве
признается, что "чем подлинее был талант, тем ненавистнее ему были шоры
интеллигентской общественной утилитарной морали, так что силу художественного
гения у нас почти безошибочно можно было измерить степенью его ненависти к
интеллигенции: достаточно назвать гениальнейших — Достоевского, Тютчева и Фета".
По мнению Бердяева, которое разделяют и многие другие идеологи
интеллигенции, тоталитарность миросозерцания является главным признаком, по
которому "можно даже определить принадлежность к интеллигенции. Многие
замечательные ученые специалисты, как например, Лобачевский или Менделеев, не
могут быть в точном смысле причислены к интеллигенции, как и наоборот, многие,
ничем не ознаменовавшие себя в интеллектуальном труде, к интеллигенции
принадлежат".
"Беспочвенность, — пишет Г. Федотов в "Трагедия интеллигенции", — есть
отрыв от быта, от национальной культуры, от национальной религии, от
государства, от класса, от всех органических выросших социальных и духовных
образований". "Только беспочвенность, как идеал (отрицательный) объясняет,
почему из истории русской интеллигенции справедливо исключены такие, по своему
тоже "идейные" (но не в рационалистическом смысле) и, во всяком случае
прогрессивные люди (либералы), как Самарин, Островский, Писемский, Лесков,
Забелин, Ключевский, и множество других. Все они почвенники — слишком коренятся
в русском национальном быте и в исторической традиции. Поэтому гораздо легче
византисту-изуверу Леонтьеву войти в Пантеон русской интеллигенции, хотя бы
одиночкой — демоном, а не святым, — чем этим гуманнейшим русским людям: здесь
скорее примут Мережковского, чем Розанова, Соловьева, чем Федорова. Толстой и
Достоевский, конечно, не вмещаются в русской интеллигенции. Но характерно, что
интеллигенция с гораздо большей легкостью восприняла рационалистическое учение
Толстого, чем православие Достоевского. Отрицание Толстым всех культурных
ценностей, которым служила интеллигенция, не помешало толстовству принять чисто
интеллигентский характер. Для этого потребовалось лишний раз сжечь старые
кумиры, а в этих богосожжениях интеллигенция приобрела большой опыт. В
толстовстве интеллигенция чувствовала себя на достаточно "беспочвенной почве":
вместе с англо-американцами, китайцами и индусами. Век Достоевского пришел
гораздо позднее и был связан с процессом отмирания самого типа интеллигентской
идейности".
Александр Блок писал в статье "Судьба Апполона Григорьева": "Грибоедов и
Пушкин заложили твердое основание зданию истинного просвещения. Они погибли. На
смену явилось шумное поколение сороковых годов во главе с В. Белинским, "белым
генералом" русской интеллигенции. Наследие Грибоедова, Пушкина, Державина и
Гоголя было опечатано: Россия "Петровская" и "допетровская" помечены известным
штемпелем. Белинский служака исправный, торопливо клеймил своим штемпелем все,
что являлось на свет Божий".
На докладе в Париже И. Бунакова-Фондаминского, бывшего террориста, после
революции раскаявшегося и перешедшего из иудаизма в православие, Мережковский
утверждал:
"Вспомните, как началась интеллигенция. Типичный интеллигент, —
Белинский, встретился с Гоголем. Как Белинский отнесся к великой религиозной
трагедии русского духа? Ему просто показалось, что Гоголь крепостник. Он даже не
понял, о чем идет речь. Я считаю Белинского крупным и значительным человеком, но
с большим легкомыслием к трагедии Гоголя нельзя было отнестись.
Или Писарев и Пушкин. Пушкин был понят, принят вопреки интеллигенции. То
же самое было с Достоевским, да и с Толстым. Толстой, Достоевский, В. Соловьев —
это все представители русского духа, русской культуры. И с ними у интеллигенции
была сильная непрерывная борьба. Не было цензуры жестче цензуры интеллигентской.
Я знал лично Михайловского и я знал его цензуру. А ведь он при этом, еще все
время говорил о свободе".
Еще Лавров в "Исторических письмах" утверждал: "...Профессора и
академики, сами по себе, как таковые, не имели и не имеют ни малейшего права
причислять себя к интеллигенции". "Что же, быть может, интеллигенция избранный
цвет работников умственного труда? — задает вопрос Федотов. — Людей мысли по
преимуществу?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83