Хотя он больше не верил в нее. Он с любопытством ждал правильного восприятия. И он не был особенно удивлен, когда следующее проявление его «я» было не реальностью, а другой галлюцинацией: из всех людей Банлт, человек-крыса, и он вдруг оказались стоящими лицом к лицу. И Банлт заговорил с ним неуверенно:
— Моя… философия? Какая философия?
Они стояли вдвоем, высокий могучий человек и высокий более худой человек-крыса… стояли там в сверкающем мраморном вестибюле здания суда на Земле, когда Модьун объяснял, что философия — это причина действий. Поэтому…
— Какая была у вас причина украсть тот автомобиль?
— Я говорил вам, я представил, что получил столько же прав…
Банлт замолчал, беспомощно глядя, протянул руки и ждал.
— Тогда вы на самом деле говорите, что в этом мире, созданном людьми, люди-гиены могут взять на себя законное управление планетой, а остальные люди втягиваются в раздоры из-за незначительных нарушений равенства, которые они замечают рядом?
Человек-крыса моргал.
— Эй, — сказал он. — Разве я это сказал?
Он казался удивленным.
Когда Банлт закончил, его изображение и вестибюль суда побледнели, как сцена в фильме.
Но, хотя Модьун был во власти галлюцинации, его ноги твердо держали его тело. Он терпеливо переносил это состояние, убежденный, что его мозг все еще стремится окончательно проснуться, очевидно, преодолевая сопротивление. Короткий диалог между Банлтом и Модьуном, которого никогда не было в реальной жизни, был еще одной попыткой со стороны Зувгайтов ослабить человека. Они еще раз показали ему, что человек и его разумные животные — неисправимо испорченные и нелогичные существа.
«Действительно, — подумал Модьун, — положение человека было значительно хуже, чем продемонстрировал Банлт. За обычным сопротивлением по поводу чьих-либо льгот таится эгоцентричное безумие».
Импульс затаившейся перед прыжком пантеры. Если в этом запрограммированном сопротивлении промывке мозгов на мгновение выдавалась пауза, как это иногда случалось, если вдруг на мгновение ждущий безумец видел путь, он устремлялся по этому пути. Что бы ни вело его — желание царствовать, деньги, имущество, власть, какими бы путями — с помощью убийства, пыток или арестов всех противников без сострадания — он должен получить это.
А женщина желала быть именно здесь, рядом с божеством как бездумная принцесса, никогда не спрашивающая, как человек достиг такого положения, требующая только, чтобы он был на вершине… и делал все, что нужно, чтобы оставаться там.
Те мужчины и женщины, которые не сделали этого, ждали, расстроенные и нетерпеливые, своей возможности.
Зувгайты правы. Человеческая раса недостойна того, чтобы существовать…
Модьун не удивился, что это, казалось, не волновало его. Он начинал постепенно осознавать изменения в самом себе.
Вся эта борьба… Такая длительная. Враги были безжалостны и полны решимости; поэтому своим воздействием они навязали ему новую программу действий, начиная с автоматической активизации защиты его тела против тех первых людей-гиен… через грандиозную битву (которую он считал грандиозной) с черной дырой и теперь, наконец, путем беспощадного нападения на него, как на личность…
«Тупые идиоты, — думал Модьун, — они превратили меня в воина так, что я не заметил».
Когда он так подумал, его сознание… прояснилось.
Он увидел, что стоит перед прозрачной дверью здания Зувга. Вокруг была тишина.
«Конечно, — подумал он, — что же еще?»
Он только что прибыл.
Зувгайты предприняли коллективную попытку контроля над его разумом в первые мгновения его прихода сюда. И все эти ужасные секунды его мозг и его способности, так прекрасно усовершенствованные Нунули, вели молчаливую битву за выживание на уровне подсознания, где, увы, действительно, действует человек.
Бесконечность сокрытых глубинных сил человеческого разума, которые привели людской род на край пропасти, с никогда ничего не спрашивающей и со всем соглашающейся глупостью мгновенных настроений, которые привели к точке, где один мужчина и одна женщина теперь стояли одни перед лицом вечности…
Еще раз Модьун оглядел горный пейзаж, а потом снова посмотрел на двери и заглянул внутрь себя. У него не было сомнений. Он чувствовал, что все это реально. «На этот раз я здесь».
Оставалось только его решение о его будущем.
Не спеша, Модьун открыл дверь и вошел в приемную. Хозяин Нунули, который ждал за конторкой в двадцати футах, протянул ручку и показал на книгу для записи гостей.
Модьун взял ручку и наклонился, и твердо, без колебаний расписался. Он написал:
«Модьун, человек с Земли, находится здесь, чтобы обсудить условия постоянного мира, которые победитель в битве диктует побежденному врагу…»
Только когда он написал эти слова, он заметил, что они, по существу, были полным отрицанием его жизненной философии. «Ну, — подумал он, — твои внутренние чувства изменились. Ты, на самом деле, стал другим».
То, что он чувствовал, свидетельствовало о том, что любая раса делает все, что нужно для того, чтобы выжить. В таких рамках несогласные личности могли ожидать, что рост и изменение, возможно, уничтожат неприятные черты, возникающие в результате эволюционного приспособления расы к окружающей среде. Но человеческий род никогда не согласится с таким качественным ограничением.
Раса принимала жизнь.
Да, это было другое чувство. Да, да, да, да.
После минутного размышления Модьун еще раз взял ручку и к тем словам, которые написал, добавил: «чтобы жить и, на самом деле, давать жить другим».
Он подчеркнул ключевую мысль:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56