В ее металлической тележке лежал пятидесятифунтовый мешок помидоров и с десяток литровых бутылок сливового сока.
— Ну, здравствуйте, незнакомец. Давно вас не видно. Много работаете?
— Здравствуйте, миссис Флетчер. Да, довольно много.
— Анна говорит, книга неплохо продвигается.
— Да-да, хорошо. — У меня в голове кружился миллион разных мыслей и не было желания попусту трепать с ней языками.
— Вам придется отослать Саксони отсюда, Том. Вы знаете?
Гавкнула собака, и я услышал, как завелась машина. Холодный воздух наполнился выхлопными газами.
Во мне всколыхнулись злоба и отчаяние и остановились где-то на уровне груди.
— Какая, черт возьми, разница — останется она или уедет? Господи всемогущий, кто бы зная, как мне надоели все эти чертовы приказы! Какая, к дьяволу, разница, уедет ли Саксони?
Ее улыбка погасла.
— Анна вам не сказала? — Гузи положила руку мне на плечо. — Она в самом деле ничего вам не сказала?
Тон ее голоса напугал меня.
— Нет, ничего. А что такое? Вы о чем? — Вокруг нас сновали люди и машины, как рыбки в аквариуме.
— Вы заметили?.. Нет, вы и не могли. Послушайте, Том, если я действительно расскажу вам об этом, то могу попасть в большую беду. Я не шучу. Все это очень опасно. Скажу только… — Она сделала вид, что перекладывает продукты в своей тележке. — Говорю вам: если Саксони не уедет отсюда, то заболеет. Так заболеет, что умрет. Это написано в дневниках. Так Маршалл охранял Гален от чужих.
— А как же я? Почему я тоже не заболею? Я ведь чужой.
— Вы биограф. Вы под защитой. Так написал Маршалл, И это уже не изменишь.
— Но ведь дневники больше не действуют, миссис Флетчер? То, что там написано, долгое время не сбывалось. Все разладилось.
— Нет, вы ошибаетесь, Том. С тех пор как вы начали писать, опять все сбывается, в том-то и дело, — Тыльной стороной руки она вытерла рот, — Том, сделайте так, чтобы она уехала. Послушайте меня. Даже если дневники врут и она не заболеет, Анна не хочет, чтобы Саксони была здесь. Об этом вы должны беспокоиться больше всего. Анна — сильная женщина, Том. Никогда не хитрите с ней. — Она поспешила прочь, и я слушал, как гремит ее железная тележка по асфальту автостоянки.
— У тебя найдется минутка?
Она резала сельдерей на деревянной дощечке, что я ей подарил.
— Том, у тебя какой-то больной вид. Ты хорошо себя чувствуешь?
— Да ну, Сакс, все нормально. Слушай, я не хочу больше тебя обманывать, хорошо? Я расскажу тебе, что думаю обо всем этом, без утайки, и тогда решай сама.
Она положила нож и отошла к раковине вымыть руки, потом вернулась к столу, вытирая их желтым полотенцем, которого я раньше не видел:
— Хорошо. Валяй.
— Сакс, ты для меня невероятно много значишь. Из всех, с кем я сталкивался, ты единственный человек, кто видит мир почти точно так же, как я. Раньше я никогда такого не испытывал.
— А как же Анна? Разве с ней не так?
— Нет, с ней совсем иначе. Мои отношения с ней совсем другие. Кажется, я примерно представляю, что будет, если мы с тобой останемся вместе.
Саксони медленно, аккуратно вытерла руки:
— А ты этого хочешь?
— Не знаю, Сакс. Наверное, хочу, но пока не знаю. В чем я уверен — это в том, что хочу закончить книгу. Удивительно, что в одно и то же время в моей жизни случились две настолько важные вещи. Жаль, конечно, что нельзя было иначе… И теперь я должен найти верный выход, хотя, вероятно, кончится все глупо и неправильно… Во всяком случае, пока я придумал вот что, если тебя это, конечно, устроит. Будь моя воля, я бы отправил тебя отсюда на какое-то время. Пока не закончу вчерне рукопись и не разберусь с Анной.
Саксони с ухмылкой бросила полотенце на стол:
— А что, если ты с ней так и не «разберешься»? А? Что тогда, Томас?
— Ты права, Сакс. Честное слово, не знаю, что тогда. Единственное, в чем я уверен, — что это паршивое решение. Ни тебе, ни мне не нравится, что сейчас происходит, и все эти тревоги, обиды, вся эта путаница… такой, блин, бардак! Я знаю, это моя вина. Я все понимаю, но придется действовать так, а то… — Я взял со стола полотенце и обернул свой кулак. Оно было еще влажным.
— А то что? И как придется действовать — дописывать книгу или ложиться в постель с Анной?
— Да, все так — и то и другое. Придется делать и то и другое, иначе…
Она встала. Взяла маленький кусочек сельдерея и положила в рот.
— Ты хочешь отправить меня подальше, чтобы закончить книгу и предположительно «разобраться» с Анной. Ты этого хочешь, да? Хорошо. Я уеду, Томас. Я поеду в Сент-Луис и подожду три месяца. Тебе придется дать мне денег, потому что у меня ничего не осталось. Но через три месяца я уберусь из Сент-Луиса куда глаза глядят. Приедешь ты или нет, а я уеду обязательно. — Она двинулась из комнаты, — Я в большом долгу перед тобой, Томас, но в этом деле ты проявил себя паскудно. Одна радость, что ты наконец смог хоть на что-то решиться.
В день, когда она уезжала, пошел снег. Я проснулся около семи и ошалело выглянул в окно. Солнце еще не встало, но достаточно рассвело, чтобы все окрасилось в голубовато-серые тона. Сообразив, что происходит, я так и не понял, радостно мне или грустно от того, что дорогу, возможно, занесло и Саксони не сможет уехать. Я прошаркал поближе к окну, чтобы лучше приглядеться, и заметил, сколько снега навалило на крыльцо. И он продолжал идти, но крупные снежинки падали медленно и вертикально, и мне вспомнилась примета, что, значит, снег скоро прекратится. Дом еще не выдал тайну снега — половицы под моими босыми ногами хранили тепло, и хотя на мне были только трусы и рубашка от пижамы, холода я не ощущал.
Снег. Мой отец терпеть не мог снега. Однажды ему пришлось снимать фильм зимой в Швейцарии, и от этого потрясения он так и не оправился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77