Телевизоры были черно-белые, мальчики стриглись под ежик, а девочки носили платья. Что может быть проще?
Вечером, сразу после школы, моей первой остановкой была столовая Скрэппи. Приличная пища, ближайший к школе телефон-автомат и терпеливое доброжелательство хозяев сделали это заведение первейшим для окрестной ребятни. Вторым была пиццерия Чарли – увы, такая маленькая, что там ты мог лишь купить кусок пиццы, а есть приходилось на улице стоя.
Столовая же была просторной, с кондиционером и множеством кабинок, обитых кричаще-бирюзовым кожзаменителем. Там играла музыка, и цены не слишком кусались. Столовая была нашей. У детей ведь нет ничего своего – все лишь обещается, одалживается, с нетерпением ожидается, и преувеличенные ожидания никогда не сбываются. Столовая Скрэппи предоставляла нам место строить планы, мечтать и собираться с силами. Как правило, если нужно было с кем-то встретиться по пути, то встреча назначалась перед пиццерией Чарли. Если же требовалось поговорить – для этого служила столовая Скрэппи.
Когда я зашел, в помещении почти никого не было. Я на мгновение задержался в дверях, давая миллиону воспоминаний ударить прямо по мозгам. Каждый уголок и каждую кабинку заполняла моя жизнь. Один вид помещения и знакомые запахи кофе из автомата «Банн-о-Мат», жареного мяса, человеческих тел, швабры и вытертых столов живейше напомнили о другом настоящем, которое было когда-то не менее важно, чем нынешнее. Я сел у стойки и туда-сюда покрутился на вертящемся табурете.
Подошла молодая официантка с излишком помады на губах и недостатком энтузиазма. Все в ней излучало усталость, какая бывает после целого дня на ногах, или просто когда тебе восемнадцать, а жизнь слишком утомительна.
– Что возьмете?
– Меню, пожалуйста.
Она открыла рот что-то сказать, но замерла и закрыла его, а вместо этого достала из-под стойки длинное красное меню.
– Сегодня фирменные блюда – фрикасе из индейки и мясной рулет, – вздохнула девушка.
– А вы еще готовите калифорнийские чизбургеры?
– Конечно! Хотите?
К моему удивлению, ее глаза оживились, и она позволила себе очень приветливую улыбку. Приглядевшись к ней, я увидел, что энергии в этой девушке хватит лет до тридцати пяти – сорока, не больше. Потом ее жизнь превратится во вздохи и усталые жесты, да еще понимание, что долю свою она израсходовала много раньше, чем следовало. Эта мысль метеором промелькнула у меня в голове и погасла. Я посмотрел на карточку с именем на груди у официантки: «Донна».
– Донна? Я знаю одну женщину по имени Донна. Она держит двух птичек. Двух австралийских попугаев.
– Да? И что?
– Н-н-н-у, и я полагаю, что возьму калифорнийский чизбургер, Донна.
Когда она повернулась, чтобы идти, я поднял палец:
– Одну секунду. Вы ходите в школу?
Она состроила гримасу:
– К несчастью.
– А миссис Мьюзролл еще преподает?
– Она не преподает, мистер, она дремлет. На уроках миссис Мьюзролл мы делаем домашние задания. Вы учились в Крейнс-Вью? – Донна ткнула большим пальцем себе за спину.
– Давным-давно.
Она снова улыбнулась.
– Хотела бы и я, чтобы это оказалось давно.
– Все так же плохо, а?
Проводив ее взглядом, я осмотрелся, кто еще есть в столовой. На улице стоял автофургон, и я догадался, что двое гигантов, поедающих мясной рулет у дальнего конца стойки, вылезли из этого фургона.
Я очень долго рассматривал парочку подростков в кабинке, которые развлекались тем, что перестреливались из соломинок шариками жеваной бумаги. Мне вспомнилось, как однажды вечером и мы сидели в той же кабинке с Луизой Хэмлин после бурного выяснения отношений позади школы. Мы пили вишневую кока-колу и смотрели друг на друга с восхищением и благодарностью, какие бывают только у четырнадцатилетних подростков после нескольких часов основательного целования. При мысли о том вечере и Луизе Хэмлин с ее соломенно-светлыми волосами у меня что-то сжалось в глубине груди.
– Вот вам. Посмотрите кое-что, пока ждете. – Донна положила передо мной книжку. «Periauger» – ежегодник крейнс-вьюской средней школы. – Это прошлогодний. Я подумала, вам будет интересно, на что похожа ваша школа теперь.
– Ой, Донна, это действительно здорово! Спасибо большое.
– Я держала его в задней комнате. Можете посмотреть, изменилась ли миссис Мьюзролл.
– Сомневаюсь. Еще раз спасибо.
И вот самая настоящая дорога, мощенная желтым кирпичом, вывела меня назад в мой старый родной городок. Столь многое здесь было знакомо, столь многое – нет. Я не знал никого из ребят, но лица в ежегодных школьных фотоальбомах всегда выглядят одинаково. Те же неестественные улыбки, скованные позы, крутые парни, грязные шуты, будущие поэты и придурки. Меняется только длина волос и фасон одежды, а лица везде одинаковы.
Школа выстроила новый спортивный зал и снесла старый актовый зал. Мистер Пупель (известный и ненавистный всем и каждому под именем мистера Пуделя) по-прежнему преподавал французский и выглядел ничуть не менее голубым. У миссис Бартель по-прежнему были самые здоровенные в мире буфера, а учитель физкультуры Эйтер и через тридцать лет напоминал африканского кабана-бородавочника. Я донельзя воодушевился и продолжал внимательно рассматривать ежегодник, даже когда принесли мой чизбургер с гарниром.
– Нашли кого-нибудь из знакомых?
Донна перегнулась через стойку и повернула альбом к себе. Качнула у меня перед носом длинными русыми волосами, такими блестящими и густыми. Вблизи я ощутил запах ее духов. Они пахли одновременно дымом и лимоном.
– Кучу! Не верится, что некоторые все еще в школе. Пупель обычно сажал самых красивых мальчиков в классе на первые парты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81