– тогда как раз и подожгли город. – и скрылся на самой неприступной из вершин, там, где земля становилась небом!
Да, Нана-Дождеокая, сотворявшего богов, ими же потом в бога и превращенного, звали Амбьястро. – не руки у него были, а звезды!
Да, Нана-Дождеокая, Амбьястро ушел от людей с кожей белых гусениц и поселился на горе, на самой высокой ее вершине; его не испугали ни отдаленность убежища, ни бесконечное одиночество среди камней да ястребов. – он привык жить уединенно, не показываясь никому, пока создавал священные образы, идолов из дерева хунсии и глины; а сколько сил потратил Амбьястро, чтобы окружить себя героями, богами и животными, которых он высекал из камня и вырезал из дерева, лепил из глины!
И вот, Нана-Дождеокая, нарушив свой обет ваять из камня, и только из камня, пока длится его изгнание, Амбьястро вздумал выточить на своей курительной трубке группу резвящихся обезьянок, сцепившихся хвостами и с поднятыми вверх лапами, словно они ловили дым, а на толстом стволе помарросы изобразить сражение змеи с ягуаром.
Да, Нана-Дождеокая!
Едва наступал рассвет. – выпуклые звезды и слабые отблески зари,. – как Амбьястро принимался долбить полый ствол помарросы, стремясь передать движение. – в этом ведь и заключается смысл искусства ваяния,. – движение ягуара, союзника света в смертельной схватке с ночью, змеей нескончаемой; и грохот оглашал окрестности, как это случалось всегда, когда он приступал к работе с появлением драгоценного камня утренней звезды.
Восславив утреннюю звезду, воздав хвалу миру, зазеленевшему, едва исчезли видения ночи (…никому не ведомы их пути, и они больше не вернутся…), он начинал собирать сухие деревянные щепки, и от искры, высеченной кремнем, рождался некто, уничтожавший самого себя столь быстро, что Амбьястро никак не удавалось запечатлеть его образ. – образ попугая, танцующего в пламени. Разведя огонь, мастер принимался разогревать в глиняном сосуде влагу облаков и, ожидая, пока она закипит, беззаботно, всеми чувствами впитывал радостный мир, окружавший пещеру, где он обитал. Озера, долины, горы, вулканы очищали его зрение, и постепенно Амбьястро терял обоняние, опьяненный исходящим от теплой земли ароматом плодов, и осязание, ибо он жаждал все ощутить сполна, ни к чему не прикасаясь, слух же его воспринимал лишь биение росных часов.
Как только появлялись первые пузырьки, подобные жемчужинам ожерелья, рассыпавшимся по поверхности закипающей воды, Амбьястро доставал из желтого букуля* пригоршню измельченного красного перца. – сколько вмещалось в ладонь. – и бросал его в кипящую воду. Сосуд, полный этой густой, дымящейся, красной, как кровь, жидкости. – вот пиша его и его семьи: так называл он свои творения из камня разных оттенков. – от алого до оранжевого.
Его гигантские скульптуры, высеченные прямо в скале, украшенные перьями птиц, ожерельями крошечных масок, охраняли вход в пещеру, где на барельефе одно за другим следовали изображения играющих в мяч фигуре двумя ликами. – жизни и смерти, танцующих духов природных стихий, богов дождя, богов солнца с большими, широко раскрытыми глазами, фигур животных на астральных орбитах, божеств смерти в виде скелетов, ожерелий звезд, жрецов с головами удлиненной формы; дальше шли разные камни твердых пород зеленого, черного и красноватого цвета с высеченными на них календарными знаками или пророческими изречениями.
Но камень начинал надоедать Амбьястро. он уже подумывал о мозаике. Вот бы украсить своды и стены подземного жилища картинами религиозных обрядов, охоты, ритуальных танцев, стрельбы из лука. – всем тем, что он наблюдал раньше, до появления людей с кожей цвета белой гусеницы.
Амбьястро отвел взгляд от небольшой рощицы, где у деревьев даже не было сил расти. – ведь родились они так высоко на голубых горах. – и ветви их, искривленные и поникшие, ползли вниз по песчаным или каменистым склонам с одинокими орлиными гнездами. Он отвел взгляд от этих змеевидных деревьев, привлеченный другими, растущими ниже, на отрогах: они тянули ему навстречу свои густо-зеленые благоухающие кроны, свои податливые крепкие тела. Искушение деревом манило Амбьястро из его убежища, населенного каменными идолами, гигантскими фигурами из различных минералов. – камни, и только камни,. – его влекло к живому растительному миру с запахами леса, где бродил он ночью, словно лунатик, по звездным тропинкам, где ласкал его дождь ветвей; а днем, отрешенный, в полусне, будто в бреду, он отдавался страстному влечению и был почти готов оставить камень, забыть о своем обещании не прикасаться ни к дереву, ни к глине, ни к любому другому мягкому материалу, пока длится его изгнание; готов был преумножать свои создания, вырезая их из влекуще-алой древесины, из огненно-дымчатой, из дерева с желтой плотью; все они, в отличие от камня, твердого и коварного, покорялись его волшебству, не оказывая сопротивления,. – трепещущие, податливые, радостные. Какое-то подсознательное чувство заставляло его предпочесть эти породы белому дереву, соперничающему с тончайшим мрамором, черному дереву, сопернику гагата, красному дереву, сравнимому разве что с гранатом винного цвета.
Заснуть невозможно. Мир богов, воинов, жрецов, изваянных Амбьястро с ювелирной точностью из твердого камня, превращал его пещеру в гробницу мумии. Правда, скульптуры из дерева недолговечны и не имеют будущего… Он кусал губы… Да и работал он не только для удовольствия. Его творения заключали в себе мысль, хранили следы потухших комет. Положили начало науке о драгоценных камнях. Амбьястро поднес ко рту свою курительную трубку, украшенную обезьянами, которые играли с дымом, образующим завесу между ним и его мыслями… Хотя все, наверное, так и останется захороненным здесь навеки, если пещера обрушится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36