Ужасна первая ночь в тюрьме. Заключенный остается в темноте, словно вне жизни, в мире кошмара. Исчезают степы, расплывается потолок, уходит куда-то пол. и все-таки никак не чувствуешь себя на свободе! Скорей – в могиле.
Федина быстро бормотала: «Вспомни обо мне, пресвятая дева, ты ведь никогда не оставляешь тех, кто просит у тебя защиты! Уповаю на тебя, матерь божья, в слезах припадаю К твоим стопам! Внемли моим молитвам, дева Мария! Выслушай меня, недостойную грешницу! Аминь». Темнота душила ее. Она не могла молиться. Она упала на пол и длинными своими руками – длинными – все длинней и длинней – охватила холодную землю, все холодные земли, земли всех заключенных, земли невинно осужденных, страждущих и путешествующих… И читала литанию…
Ora pro nobis…
Ora pro nobis…
Ora pro nobis…
Ora pro nobis…
Ora pro nobis…
Ora pro nobis…
Ora pro nobis…
Ora pro nobis…
Понемногу она пришла в себя. Хотелось есть. Кто покормит маленького? Она подползла к двери. Никто не откликнулся на ее стук.
Ora pro nobis…
Ora pro nobis…
Ora pro nobis…
Ora pro nobis…
Далеко, далеко, двенадцать раз ударил колокол…
Ora pro nobis…
Ora pro nobis…
Ora pro nobis…
Там, в мире ее сына…
Ora pro nobis…
Двенадцать раз, она хорошо считала… Стало легче. Она попыталась представить себе, что ее уже выпустили. Вот она дома, вот ее вещи, друзья, она говорит Хуаните: «Рада тебя видеть!» – стучится к Габриелите, приседает перед доном Тимотео. Там, в городе, продолжался праздник, экран, поставленный вместо эшафота, украшал Центральную площадь, а в парке гуляющие ходили по кругу, словно рабы, вращающие ворот.
Когда она перестала ждать, открылась дверь камеры. При звоне ключей она подобрала ноги, как будто внезапно, увидела, что сидит на краю пропасти. Два человека отыскали се в темноте и, не говоря ни слова, потащили по узкому коридору, где пел ночной ветер, через две темные комнаты, в освещенное помещение. Когда они вошли, военный прокурор вполголоса беседовал с писарем…
«Этот сеньор играет на органе у божьей матери Кармильской, – подумала Федина. – То-то мне показалось, что я его знаю. В церкви видела. Не может быть, чтобы он был плохой!…»
Прокурор внимательно посмотрел на нее. Потом задал обязательные вопросы: имя, возраст, сословие, профессия, вероисповедание, адрес. Жена Родаса ясно ответила на все и, пока писарь записывал последний ее ответ, сама задала вопрос, но его заглушил телефонный звонок, и в тишине соседней комнаты резко прозвучал хриплый женский голос: «Да! Ну, и как? Очень рада!… Я утром посылала туда Кандучу… Платье?… Прекрасно сидит, да, дивно скроено!… Что?… Нет, нет, совсем без пятен… да нет же, я говорю, совсем без пятен… Да, только не опоздайте. Да, да… Да… не опоздайте… До свиданья… Доброй ночи… Да свиданья…»
Тем временем прокурор отвечал Федине издевательским, шутовским тоном:
– Можете не беспокоиться! Для того мы и здесь, чтобы отвечать таким, как вы, которые не знают, за что их задержали…
Жабьи его глаза внезапно вылезли из орбит. Он повысил голос:
– Только сперва вы скажете мне, что вы делали утром в доме генерала Эусебио Каналеса.
– Я… Я зашла к генералу по одному делу…
– Нельзя ли узнать, по какому именно?…
– Да по личному, по моему! Хотела передать… я… Вы… Ну, скажу вам все, как есть: я хотела ему сказать, что его вечером собираются арестовать за убийство того полковника…
– И вы осмеливаетесь спрашивать, за что вас задержали! Ну и нахальство! Этого мало, по-вашему? Мало, а? Мало? Мало?
С каждым «мало» рос гнев прокурора.
– Постойте, дайте сказать! Вы послушайте, вы же совсем не то думаете! Послушайте, ради бога, я когда пришла, его уже не было. Я его не видела, никого я не видела, все ушли! Только нянька была!
– Мало, по-вашему? Мало, да? А когда вы туда пришли?
– На соборных часах как раз шесть пробило!
– Какая память! А как же вы узнали, что генерала собираются арестовать?
– Я?
– Да, вы!
– Я от мужа узнала.
– А ваш муж… Как его зовут, вашего мужа?
– Хенаро Родас.
– Откуда он узнал? Как он узнал? Кто ему сказал?
– Один его приятель, такой Лусио Васкес, из тайной полиции. Он сказал мужу, а муж…
– А вы генералу! – поспешил вставить прокурор. Федина замотала головой:
– Да нет, же, господи, не говорила я никому!
– Куда уехал генерал?
– Ах ты, господи, я его не видела, сколько вам говорить! Слышите? Не видела, не видела, не видела! Чего мне врать? Пускай он там лишнего не пишет!… – ткнула она пальцем в сторону писаря.
Тот обернул к ней бледное, веснушчатое лицо, похожее на промокашку, которая впитала немало многоточий.
– Не ваше дело, что он пишет! Отвечайте на вопросы! Куда уехал генерал?
Долгое молчание. И снова, как удар молота, жестокий голос прокурора:
– Куда уехал генерал?
– Не знаю! Чего вы от меня хотите? Не знаю, не видела я его!… Ох ты, господи!…
– Я бы на вашем месте не запирался, властям все известно. Мы знаем, что вы беседовали с генералом!
– Смешно, честное слово!
– Вы лучше слушайте! Смеяться вам не советую. Власти! все известно! Все! Все! – при каждом «все» он ударял кулаком но столу. – Если вы не видели генерала, откуда же у вас это письмо?… Прилетело по воздуху и прямо угодило вам за пазуху?
– Оно там брошено валялось, я с полу подобрала, у самой выхода! Только что вам говорить, все равно не верите, будто врунья какая!
– «Брошено валялось»! Необразованность! – фыркну; писарь.
– Ну, ладно, хватит сказки рассказывать! Скажите лучше правду. Вы своим враньем такое на себя накличете – всю жизнь меня не забудете!
– Да я правду говорю. Не хотите – не верьте. Как вам втолкуешь? Вы мне не сын, палкой вас не побьешь.
– Это вам дорого обойдется, помяните мое слово!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81