Я мог судить о переменах в нем по его обращению с Халльдором. Грубовато-добродушный исландец был близким соратником Харальда во всех его странствиях по чужим землям, на Сицилии он был ранен – на лице его остались глубокие шрамы, но сия небывалая верность не спасла его от тщеславия Харальда. Халльдор всегда был прямым человеком. Он высказывал свое мнение, не смягчая слов, и чем более могущественным становился Харальд, тем меньше ему нравилось слышать столь откровенные речи, даже из уст ближайшего из советников. Вот, к примеру, что случилось во время одного из морских набегов Харальда на датские земли ярла Свейна. Халльдор был впередсмотрящим на носу длинного корабля Харальда. Это было почетное место и большая ответственность. Когда судно шло под парусами вдоль берега, Халльдор крикнул, что впереди скалы. Харальд, стоявший рядом с кормчим, решил не обращать внимание на это предупреждение. Через несколько минут драккар налетел на скалы и получил серьезные повреждения. Выведенный из себя, Халльдор заявил Харальду, что не желает быть впередсмотрящим, коль его слова пропускают мимо ушей. А Харальд, разъярившись, ответил, что не нуждается в таких людях, как Халльдор.
И раньше не раз случалось подобное, но после этого происшествия отношения между ними вовсе испортились. Я с сожалением видел, что Харальду доставляет удовольствие задевать Халльдора. При дворе Харальда бытовало такое правило, что все приближенные должны быть одеты и готовы служить конунгу к тому времени, когда герольд заиграет в трубу, объявляя, что конунг сейчас выйдет из спальни. Как-то утром, ради шутки, Харальд заплатил герольду, чтобы тот протрубил на рассвете, гораздо раньше обычного. Халльдор и его друзья бражничали всю ночь, и это застало их врасплох. И тогда Харальд приказал Халльдору с друзьями сесть на пол пиршественной залы, на грязную солому, и пить полные рога эля, а все прочие придворные смеялись над ними. Другое правило предписывало, что во время трапез никто не должен продолжать есть после того, как конунг покончил с едой. Харальд подавал знак – стучал по столу рукояткой своего ножа. Однажды Халльдор пренебрег этим знаком и продолжил жевать. Харальд крикнул через весь стол, что Халльдор разжирел, ибо слишком много ест и мало двигается, и вновь наложил на исландца наказание – полный рог эля.
Все кончилось в день, когда Харальд подменил монеты. Ежегодно в восьмой день после Йоля конунг одаривал своих вассалов. Хотя богатства его были по-прежнему неисчислимы – десять сильных мужчин с трудом поднимали сундуки с сокровищами Харальда, – Харальд заплатил Халльдору, мне и другим верным людям медной монетой вместо обычного серебра. Только у Халльдора хватило смелости возмутиться. Он сказал, что более не может служить столь скупому государю и предпочитает вернуться домой в Исландию. Затем он распродал все свое имущество в Норвегии, и произошла отвратительная схватка между ним и Харальдом, когда Халльдор требовал, чтобы конунг дал должную цену за корабль, купленный у Халльдора. Все это печальное дело кончилось тем, что Халльдор ворвался в личные покои конунга и, угрожая мечом, потребовал, чтобы Харальд отдал ему одно из золотых колец своей жены в уплату долга. После чего Халльдор уплыл в Исландию и больше не возвращался.
Его отъезд опечалил меня. Он всегда был мне другом, и я ценил его здравый смысл. Но я не последовал его примеру и не оставил службу у Харальда, ибо все еще питал надежду, что Харальд защитит исконную веру, и кое в чем Харальд оправдывал мои чаяния. Он вновь женился, не разведясь с Елизаветой, своей первой женой. Его новая жена, Тора, дочь одного норвежского вельможи, была крепкой сторонницей исконной веры. Когда христианские священники при дворе запротестовали, заявив, что Харальд виновен в двоеженстве, тот напрямик заявил, чтобы они занимались своими делами. И еще. Когда в Норвегию прибыла парочка новых епископов, посланных архиепископом Бремена, что в германских землях, Харальд без промедления отправил их обратно с коротким посланием архиепископу, извещая, что конунг сам знает, кого поставить над церковью. Но, к моему сожалению, Харальд точно так же проявлял склонность к христианству, когда это его устраивало. Он подновил церковь, в которой были похоронены тела его сводного брата «святого Олава» и племянника Магнуса, и всякий раз, имея дело с приверженцами Белого Христа, непременно напоминал им, что он, Харальд, близкий родственник святого Олава. Прошло еще несколько лет, прежде чем я окончательно понял, что Халльдор был прав с самого начала. Харальд служил одному лишь богу – самому себе.
И все же я упорствовал. Образ жизни при дворе Харальда был больше всего похож на тот, о котором я слышал ребенком в Гренландии, и я внушал себе, что Харальд искренне почитает обычаи Севера. Он окружил себя скальдами и хорошо платил за стихи, воспевавшие славные деяния прошлого. Его главным скальдом был еще один исландец, Тьодольв, но и другие поэты – Вальгард, Иллуги, Больверк, Халли, известные насмешники, и Стув Слепой были почти так же искусны в создании затейливых строф в придворном стиле, о достоинствах которых Харальд мог судить, ибо сам был знающим стихотворцем. Для веселья он нанимал придворного карлика, фризца по имени Тута, у него была длинная широкая спина и очень короткие толстые ноги, и все поневоле заливались смехом, глядя, как он вышагивает по большому залу дворца, одетый в кольчугу, доходящую до пола. Эта кольчуга была особо выкована для Харальда в Константинополе и столь прославлена, что даже получила собственное имя – «Эмма».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107