– Было бы неправильно отдать даже самую малую часть из этого на что-то еще.
Мы добрались до подножья идола Одина. Он возвышался над нами, будучи в два человеческих роста. Изваяние было столь древним, что дерево, из которого оно было вырезано, треснуло и рассохлось, и я подумал – сколько же столетий оно стоит здесь. Кроме закрытого глаза, черты лица его стерлись от времени. Я сунул руку под рубашку, где висел на кожаном шнурке мой кошелек с деньгами, и положил свое приношение к ногам Одина. Фолькмар вытаращил глаза от изумления. То была монета чистого золота, императорская номизма, стоимость которой превышала все, чем владел этот хуторянин. По мне же, это был слишком малый знак моей благодарности Одину за то, что он привел меня к Фолькмару, в его дом.

– Ты, значит, приверженец Харальда Сигурдссона и поклялся служить ему, – сказал Фолькмар мне в тот вечер, когда мы жарили жертвенного поросенка. – Но в это время года Харальд уже не приедет. Раньше весны его можно не ждать. Почему бы тебе не провести зиму у нас? Я знаю, это придется по нраву и моей жене, и ее сестре.
– Сначала я должен посетить Свейна Эстридсона в Дании, дабы потом поведать Харальду, каков этот человек, – осторожно ответил я, хотя предложение Фолькмара принудило меня признаться себе, что не так уж я люблю одиночество и не так хладнокровен, каким сам себе представлялся.
В дни, проведенные с ним и с его семьей, я познал такое умиротворение, какого никогда прежде не испытывал. Глядя в огонь, на котором готовилась наша пища, я вдруг понял, что задаюсь вопросом – не возраст ли берет свое, не пришло ли мне время отказаться от жизни перекати-поля, и ежели не вовсе осесть, то хотя бы обзавестись таким местом, где можно остановиться и отдохнуть. Так что я позволил себе роскошь прикинуть, как скоро я смогу завершить свои дела в Дании и вернуться в Вестерготланд.
Должно быть, Один благоволил ко мне, потому что снег выпал на следующее же утро, и земля крепко замерзла. Идется по мерзлой земле гораздо легче и быстрее, чем по весенней или осенней грязи, и мое путешествие в Данию заняло меньше двух недель. Свейн Эстридсон мне не понравился, я не стал бы ему доверять. Плотный, толстогубый человек и большой любитель женщин. Ярый сторонник Белого Христа, а посему священнослужители смотрят сквозь пальцы на его распутство. По непонятной причине датчане весьма преданы ему и сплачиваются вокруг него всякий раз, когда им угрожают норвежцы Магнуса. Я решил, что сместить Свейна Харальду едва ли легче, чем заменить Магнуса.
Мне без труда удалось сократить срок этого моего гостевания и вновь направить свои стопы в Вестерготланд. По дороге туда я остановился в торговом месте, чтобы кое-что купить и нанять возчика. Путь предстоял неблизкий, и возчик запросил немалую сумму, однако я был богат и, заплатив ему, почти не тронул своих запасов. Так что скоро я вновь оказался у порога Фолькмара, выкликивая его из дома. Рядом стояли две маленькие крепкие лошадки в лохматых зимних шкурах, пар от их дыхания белел в воздухе. К копытам их были прикреплены башмаки со шпорами, что позволяло им легко тащить по ледяной земле сани, груженные мехами, одеждой, утварью и съестными припасами – все это я отдал Фолькмару и его семье как подношение гостя.
Руна и я стали мужем и женой вскоре после праздника Йоль, и никто в этой далекой общине ничуть тому не удивился. Мы с Руной обнаружили, что весьма подходим друг другу, так, словно знакомы много лет. Мы столь хорошо понимали друг друга, что слов не требовалось – всегда наши мысли совпадали. В тесноте маленькой хижины эта наша гармония являла себя во взглядах, в полуулыбках, которыми время от времени мы обменивались. Но чаще мы с Руной просто радовались присутствию друг друга, довольствовались радостью, проистекавшей из того, что мы – рядом. Само собой, Фолькмар и его жена все это примечали и старались не вмешиваться.
Наша свадьба, разумеется, не была браком, совершенным по христианскому обряду, со священниками и молитвами. Будучи еще молодым человеком, я женился таким образом в Исландии, и тот союз оказался унизительной неудачей. На этот раз Фолькмар сам совершил обряд, поскольку Руна и ее сестра осиротели в раннем возрасте и он стал их старшим родственником мужского пола. Фолькмар просто объявил об этом событии богам, а потом, встав перед изображениями Фрейра и Фрейи, взял огниво и кремень и, чиркнув одним по другому, высек сноп искр. Это действие означало, что каждому веществу, камню и железу, так же, как мужчине и женщине, присуще жизненное начало, каковое при их сближении рождает жизнь.
На другой день для ближайших соседей он устроил пир, на котором поглощали копченые и соленые лакомства, привезенные мною, и возглашали здравицы молодым, поднимая чаши с напитком, сваренным из лесного меда и побегов восковницы вместо хмеля. Среди прочих здравиц несколько гостей воздали хвалу Фрейру и Фрейе, сказав, что эти боги устроили так, что Руна вышла за меня замуж. Боги забрали ее первого мужа, когда тот был далеко в Серкланде, говорили они, но из Серкланда же прислали его преемника. Они не скупились на поздравления, и в течение зимних месяцев кое-кто из них приходил помогать сооружать маленькую пристройку к дому Фолькмара, где мы с Руной устроили себе спальню. Я мог бы сказать им, что дело терпит до весны, когда можно будет нанять плотников и купить лес получше, потому что я богат. Но я воздержался. Мне нравилось мое пристанище, и я боялся нарушить царящее здесь равновесие.
Сама же Руна с самого начала черпала великое утешение в том явном одобрении, с каковым ее сестра отнеслась к нашему союзу, и все время одаривала меня счастьем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107