Как заметил Пселл, царствование двух август, двух императриц, отличалось легкомыслием. Как будто ужасные обстоятельства падения басилевса Михаила необходимо было скрасить весельем, чтобы бунт истерся из памяти народа. Очевидно, пока мы с Хафданом везли басилевса в Студийский монастырь, сотни людей погибли на улицах в столкновениях между мятежниками и войсками, верными басилевсу, а также в стычках между шайками грабителей, не поделивших добычу. Теперь горожане жаждали развлечений, и Зоэ с Феодорой тратили запасы казначейства на парады и представления на ипподроме. Они устраивали пышные пиршества и даже позволяли избранным представителям народа посещать Большой Дворец и осматривать его чудеса.
Это дало мне возможность отплатить Пелагее за ее доброту и гостеприимство, и я водил ее по Большому Дворцу всюду, где только было дозволено. Ей, простолюдинке, разумеется, был закрыт доступ в великолепные дворцовые палаты, но я показал ей дворцовый зверинец с собранием необыкновенных животных, в том числе гиппопотама и длинношеего африканского жирафа, а на дворцовом ристалище мы смотрели на соревнования наездников. Молодые патрикии играли в некую игру, ударяя длинными клюками по кожаному мячу размером с яблоко, стараясь попасть им в цель. Игра показалась Пелагее скучной, но ее очаровал орологион, сарацинское изобретение, каковое подсчитывало часы, отмеряя воду, капающую из миски, и открывало и закрывало маленькие дверцы, из них же являлись в соответствии со временем дня точеные фигурки.
– Разве это не странно, – заметила она, – дворец пытается делать вид, будто все неизменно, все остается таким же, каким было всегда. Но и он же – место, где измеряют, как идет время. Как будто дворец верит, что когда-нибудь он сможет время остановить.
В этот момент мне следовало бы сказать Пелагее, что мое собственное время в этом городе может скоро подойти к концу, что я уеду из Константинополя. Но я уклонился от этой возможности, и вместо этого мы пошли в гинекей, где Пелагею ждала сестра, чтобы показать ей там все, что можно. Мне же вход был воспрещен. Во дворе среди безбородых евнухов-сторожей я стоял в раздумье – не слишком ли я поспешил, обратившись за помощью к Пселлу, чтобы освободить Харальда и других от императорской службы. Может быть, вместо этого мне следовало бы устроить свою жизнь в Царьграде, как это сделал Хафдан. Мне уже сорок два года, расцвет жизни миновал, а Константинополь с его роскошным образом жизни и благоприятной погодой во все времена года весьма притягателен. Пелагея не вышла замуж после смерти первого мужа, и мы с нею стали очень близки, так что вполне вероятно, что она не откажет мне, коль скоро я сделаю ей предложение. Можно не сомневаться, что жизнь с Пелагеей, глубоко мною уважаемой, будет очень приятна. Я выйду в отставку из дворцовой гвардии, буду жить с нею в ладу и согласии на ее вилле в Галате и забуду о своих честолюбивых намерениях восстановить исконную веру в северных землях. Единственное, что мне для этого нужно сделать – просто не обратить внимания на сообщение Пселла, если оно когда-нибудь придет.
Я уже был готов принять такое решение, когда Пелагея появилась из гинекея. Она дивилась роскоши, окружавшей Зоэ, но при этом скука жизни на женской половине вызвала у нее страх.
– Там едят золотыми вилками, – сказала она, – но еда должна быть на вкус чем-то вроде пепла от этой жизни, похожей на смерть.
Ее замечание, последовавшее почти сразу же за моими мыслями о выборе, заставило меня задаться вопросом – не станет ли моя жизнь, коль она пойдет по торной тропе, пустой оболочкой; и не станет ли Пелагея винить себя, если узнает когда-нибудь, что я отрекся от своих глубоко затаенных желаний.
И все же я остался бы в Константинополе, когда бы Локи не заворочался в своих узах. Вечером после того, как мы с Пелагеей посетили Большой Дворец, случилось трясение земли. Всего лишь дрожь, едва заметная в казармах варягов. Несколько статуй упало со своих цоколей вдоль Мессы, некоторые многоярусные дома получили повреждения, и городские строители на следующий день явились с лестницами и крюками сносить слишком пострадавшие и ставшие опасными строения. Однако на галатской стороне Золотого Рога разрушения были гораздо серьезнее. Несколько новых домов рухнули из-за низкопробной работы строителей. Одним из этих домов была вилла Пелагеи. Она только что вернулась и вместе со своими слугами погибла под обломками. Я узнал о ее смерти от ее сестры Марии, пришедшей за мной на другое утро, и мы с нею переправились через Золотой Рог, чтобы побывать на месте бедствия. Глядя на торчащие останки дома, я почувствовал такое же одиночество, как если бы стоял на краю огромной бездны, в которой исчезла Пелагея и откуда она никогда не вернется. Я оцепенел в глубочайшей скорби по человеку, столь полному жизни, которого вдруг не стало, и я спрашивал сам себя – где она теперь, существует ли в каком-либо ином мире Пелагея, не веровавшая ни в спасение, обещанное Белым Христом, ни в моих исконных богов.
Ее смерть разорвала мою единственную живую связь с Великим городом и убедила меня в том, что на оставшиеся мне годы жизни у Одина имеются иные виды.
Родня Пелагеи собралась, чтобы уладить ее дела, и от них я узнал, что она очень удачно поместила мое гвардейское жалованье. Благодаря ей я стал довольно богат, даже без учета моей тайной доли выкупа, полученного за сына эмира, и добычи, спасенной с арабской пиратской галеи, большая часть каковых уже была отправлена на север на кораблях Харальда, вернувшихся после сицилийского похода.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107