Она никогда не задерживалась, чтобы прочитать свою биографию или биографию Сенмута. Эти слова и без того были запечатлены в ее сердце пламенеющими иероглифами. Тутмос или не Тутмос, а она все еще бог и останется им навсегда. А когда Хатшепсут проходила тенистыми аллеями своих мирровых деревьев и окунала пальцы в воды священных источников, ей казалось, будто Сенмут идет рядом и его сильная рука вот-вот обовьется вокруг ее талии.
«Как быстро все прошло, – думала она, глядя с террасы на горячую серебряную ленту реки. – Кажется, только вчера я раздвинула камыши и увидела Сенмута в грубой льняной повязке, с непокрытой головой и моим копьем в руке. Маленький младший жрец! А завтра я увижу его рядом с Инени; вот они идут, погрузившись в обсуждение какой-нибудь чудной проблемы. Послезавтра он придет ко мне на пир и будет наливать мне вино и подносить к моему лицу ароматный голубой лотос. Великий Эрпаха, князь Египта на все времена!
Помню, однажды я подумала, что только две вещи имеют для меня значение: власть и мой народ, но я ошиблась. Есть две тайны, которые превыше власти и превыше народа. Это бог и любовь Сенмута».

ЭПИЛОГ
Хатшепсут провела в борьбе двадцать лет: она боролась за то, чтобы подняться к власти, завладеть ею, удержать то, что принадлежало ей по праву, и вот теперь отпала необходимость даже думать. Бесполезность серого существования грозила поглотить ее целиком. «Уж лучше бы, – думала она, вслушиваясь в тишину, – моя жизнь оборвалась тогда же, когда и жизнь Сенмута, под ножом убийцы, в потоке крови и внезапного страха».
В мягком свете ночника вдруг широко распахнулась дверь. В комнату шагнул ее пасынок, у него за спиной топтался стражник, пытаясь вежливо протестовать. Но Тутмос закрыл у него перед носом дверь и подошел ближе. Он шел с пира, торс фараона блестел от благовонных масел, глаза были обведены черным. Анх на его груди метал в темноту золотистое пламя, а надо лбом вздымались символы власти, кобра и гриф. Тутмос встал у ложа, привычным жестом уперев руки в узкие бедра, а она ждала.
– В этой комнате холодно, – сказал он. – Где твои слуги?
– Двоих оставили прислуживать мне днем, одного – ночью, как тебе известно. Даже моего писца и верную Нофрет и тех уволили. Чего ты хочешь?
– Поговорить о Кадеше. Ты спала?
– Почти. Я плохо сплю в последнее время. Так что с Кадешем? Неужели тебе нужен мой совет?
В ее голосе сквозила ирония. Он уже давно не просил у нее никаких советов.
– Нет. Но посол и его свита решили отбыть завтра, и в большом возмущении. Скоро за ними последую и я.
– Война?
– Война.
– Значит, ты дурак. Разве недостаточно того, что наши границы надежно охраняются, а на наших землях мир? Мало тебе отдельных набегов за рабами да пары-тройки показательных вылазок?
– Мало. Настало время показать нашим врагам, что Египет – центр мира. Я намерен построить империю, о которой люди будут говорить до конца дней. Я ведь солдат, в конце концов. Это ты меня им сделала.
– Да, сделала. Для того, чтобы ты командовал моей армией, исполнял мои желания. Как ни крути, гордый Тутмос, а трон ты у меня отнял, и ничто не может этого изменить.
Он резко подался вперед, его черные глаза вспыхнули гневом.
– Не смей говорить мне о предательстве, узурпаторша! Двадцать долгих лет ты удерживала мою корону на своей хорошенькой головке. Но теперь сила наконец на моей стороне, и я взял то, что принадлежит мне с тех пор, как умер мой отец. Я был капитаном твоей армии в Ретенну и Нубии. По твоему распоряжению я со всей мощью моей армии обрушился на Газу и взял ее. Теперь я сам себе капитан. Я теперь фараон. Я!
Они сверлили друг друга взглядом, еще более злые слова готовы были сорваться с их уст, но вдруг Хатшепсут села в постели, подняла руку и коснулась ладонью его щеки. Он улыбнулся и сел рядом с ней.
– Мы уже не раз говорили об этом, – заметила она, – и всегда начинаем с начала. Но я уже слишком стара для открытой борьбы. Сегодня я ушла с пира потому, что моя дочь, твоя безмозглая самодовольная жена, отказалась говорить со мной. Со мной! С богиней двух земель! Ах, если бы Неферура не умерла!
– Но она умерла! – ответил он хрипло. Оба замолчали.
– Так вот, о Кадеше, – начал он снова. – В ближайшее время я собираюсь начать против него войну. Несколько месяцев меня не будет в Египте…
Пока он подбирал слова, она не удержалась от вопроса:
– А кто же будет править, пока тебя нет? Твоя пустышка-жена?
– В Фивах нет недостатка в способных и верных чиновниках и советниках, – медленно сказал он. – Но в одном я уверен твердо. Ты, дражайшая тетушка-мачеха, и пальчиком не коснешься поводьев власти. Ты меня поняла?
– Разумеется, поняла. Но кто, дражайший племянничек-пасынок, более способен править этой страной, как не я?
– Ты все очень сильно усложняешь. Я не могу взять тебя с собой, но и оставить здесь тоже не могу, ибо когда я вернусь, то найду всех своих визирей отстраненными от должностей, а тебя крепко сидящей на моем троне – и это так же верно, как то, что победоносный Ра встает каждый день. Отступись, Хатшепсу, отступись.
Его пальцы сомкнулись вокруг ее плеча, и он склонился еще ниже.
– Ты жила, как ни одна царица до тебя. Ты досуха выжала виноград власти. Ты познала радости, доступные лишь богам, а тебе все мало. Я вижу это по твоим глазам. Даже сейчас, пока я говорю, ты все еще надеешься, что я уеду и все снова станет так, как ты пожелаешь. Но этого не будет никогда. Предатель Сенмут мертв. Нет больше того, кто золотой цепью приковал бы тебя к трону, тебе не принадлежащему. Никаких больше хитроумных планов, тетушка-мачеха, никаких перешептываний по углам и заговоров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174