– У меня голова горит, – сказала она, – и день за днем я как в бреду. С тех пор как жрец назвал мне имя моей дочери, я ослабла, устала так, будто это имя вытянуло из меня все силы. Я все время только о нем и думаю, Нехези. Оно не дает мне покоя.
– Это всего лишь слово, – отрезал он. – Да, в имени заключена великая сила, но только от человека, носящего его, зависит, будет эта сила дурной или доброй.
– Неферу-хебит умерла, – произнесла она медленно. – Случайно ли ее имя снова вошло в мою жизнь?
– Нет, – теперь он почти кричал на нее, – не случайно! Это хорошее имя, царское имя, имя, возлюбленное Амоном. Разве он даст дочери своей дочери имя, которое принесет ей вред? И разве ваша сестра умерла из-за имени? И неужели она бы стала насылать проклятие на вас, ту, которую любила и с кем при жизни делила все? Ваше величество, вы позорите себя, свою сестру и Отца вашего, Амона!
Не дожидаясь разрешения уйти, он смерил ее полным обжигающего презрения взглядом и выплыл из комнаты, рыкнув какой-то приказ стражнику у дверей.
Хатшепсут лежала, глядя ему вслед, ее сердце колотилось все быстрее. Его слова взволновали ее, в ужасе женщина спросила себя, что она делает здесь, в темноте и тишине, когда снаружи все живое радуется свету Ра и зеленые ростки снова пробиваются из земли. Но с места все же не сдвинулась.
Однажды утром, когда Асет нездоровилось, а простуда и больное горло сделали ее колючей и раздражительной, Тутмос пошел в детскую навестить дочь. Она, как обычно, спала; маленький Тутмос двигал ручками и ножками, улыбался и норовил выскользнуть из пеленок. Отец растерянно смотрел на девочку, морщина озабоченности пересекла его обычно гладкий лоб.
Наконец он вошел к Хатшепсут и сел в кресло у ее постели.
– Ну, как ты сегодня? – спросил он. Она посмотрела на него искоса.
– Неплохо. А ты как себя чувствуешь в роли правителя?
– Никак. Пусть всем занимаются министры. А иначе зачем они нужны?
Его слова до такой степени напоминали ее собственный ответ Сенмуту, что она села в постели, пораженная ужасом.
– Ты что, хочешь сказать, что не просматриваешь каждый день депеши?
– Нет, не просматриваю. Чтение мне никогда не давалось, а бормотание писцов меня усыпляет. Зато я отлично поохотился!
Вид его глупого самодовольного лица взволновал ее больше, чем что бы то ни было за последние несколько недель, ей захотелось протянуть руку и пощечиной согнать эту бестолковую усмешку с его физиономии; разозлившись, она соскользнула с кровати и позвала Нофрет, приказав принести ей одежду.
– Я-то думала, ты тут правишь в свое удовольствие! А ничего, оказывается, не делалось!
Умоляющее лицо и гневно поджатые губы Сенмута встали перед ее глазами, но о чем он ее просил, она так и не смогла вспомнить.
– Значит, пока я отдыхала, ты только и делал, что играл в игрушки?
– В игрушки? В них только дети играют.
– О, мой бедный Египет, – прошептала она, – что я с тобой сделала?
Озадаченный, он повернулся к ней как раз в тот момент, когда она скользнула в широкое платье и затянула его поясом.
– Хатшепсет, – начал он было, но она приказала принести еды и молока и только потом перевела на него взгляд.
– Я хотел поговорить с тобой о Неферуре, – продолжал он. Она выслушала имя бесстрастно, дивясь, почему оно так расстраивало ее раньше. Туман в ее голове быстро рассеивался, хотя ноги все еще дрожали. Мыслями она уже была в аудиенц-зале, предвидя, какая огромная пачка нечитаных документов ждет ее печати.
– А что с ней такое?
– Ты говорила с лекарями? Она выглядит слабоватой.
– Сенмут тоже это заметил, но они говорят, что она просто хрупкая девочка и со временем вырастет такой же сильной и здоровой, как бычок в твоем загоне. – Уголки ее губ поползли вверх. – Из нее выйдет хороший фараон.
Его так и подбросило в кресле.
– Ну, это уж мне решать!
Появилась Нофрет, за ней – целая вереница служанок, нагруженных подносами с едой. Давно уже Хатшепсут не ела так основательно. Она уселась на подушки и принюхалась, предвкушая еду.
– Рыбка! Славная рыбка!
Неожиданно она посмотрела на Тутмоса в упор.
– Я так не думаю. Готов ли ты, фараон, объявить Неферуру царевичем короны, своим наследником?
– Нет конечно! Что за нелепая идея!
– Твой отец поступил именно так, и если бы не ты, я была бы сейчас фараоном! Значит, ты считаешь его нелепым?
Нофрет сняла крышку с серебряного блюда и положила еды на тарелку Хатшепсут.
– Да, считаю. Нет больше никакой необходимости спорить из-за престолонаследования. Я собираюсь объявить своим наследником моего сына Тутмоса и со временем женить его на Неферуре, чтобы узаконить его право.
– Ничего подобного.
Она отправила в рот большую ложку еды и, смачно жуя, потянулась за водой.
– Можешь объявлять все, что тебе будет угодно, Тутмос, но я никогда не позволю Неферуре выйти замуж за Тутмоса. Я решила основать новую династию – династию цариц. Я перепишу закон.
Он был потрясен.
– Никто не может переписать закон! Фараон должен быть мужчиной!
– Что ты хочешь этим сказать? Что у фараона должны быть мужские органы или что он должен править страной решительно и твердо, как подобает мужчине? Кто из нас Египет, Тутмос, – ты или я? Можешь не отвечать и закрой, пожалуйста, свой рот, ты меня от еды отвлекаешь. Египтом правлю я, а после меня придет Неферура и станет фараоном.
– Фараоном будет Тутмос!
– Не будет!
Тутмос встал, еле сдерживая желание поддеть как следует ногой ее стол, чтобы все ароматные блюда выплеснулись ей в лицо.
– Амон мне в свидетели: Тутмос будет править Египтом, и это так же верно, как то, что я – фараон! – прорычал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174