Будь славен, правитель, вечный и бессмертный…

На следующее утро Птах-Сеанк, задумчивый и подавленный, выехал в Коптос. Хаэмуас снабдил его подробными указаниями о том, что ему предстоит сделать, а в доме наступило время траура. Общая потеря не сблизила семью, совсем наоборот, теперь, когда больше не звучала музыка, не собирались на праздничные пиршества гости, каждый из них лишь острее почувствовал всю глубину и безжалостность воцарившегося в доме отчуждения. Нубнофрет полностью ушла в себя. В собственное страдание с головой погрузился и Гори, и теперь даже Шеритре, хотя они и проводили много времени вместе, доступ к его внутренней жизни оказался закрыт.
Хаэмуаса, казалось, окружающие события не волновали. Почти каждый день после полудня он куда-то исчезал, впрочем, кроме Нубнофрет, которая тоже не высказывала своего отношения к отлучкам мужа, его отсутствия вообще никто не замечал. Возвращался он к вечерней трапезе, неразговорчивый и погруженный в задумчивость. Нубнофрет подозревала, что он проводит время на ложе Табубы, ей претило, что он так дерзко нарушает заведенные установления траура, но из гордости она предпочитала хранить молчание. Хаэмуасу хотелось бы продолжить строительные работы по новой пристройке, но он не решался пойти так далеко в нарушении установленных приличий. Строители разошлись по домам в свои деревни, и среди сложенных грудами заготовленных кирпичей, среди испачканной травы возвышались под палящим летним солнцем некрашеные станы недостроенного здания.
Шеритра послала Хармину письмо, заверяя его в своей любви и принося извинения. В ответ она получила коротенькую записку. «Прими, Солнышко, искренние заверения в моей глубочайшей преданности, – говорилось в письме. – Приезжай когда сможешь, я жду тебя». Долго еще она повсюду носила с собой это письмо, спрятав за поясом, и в те минуты, когда одиночество и отстраненность, царившие в доме, становились ей особенно невыносимы, она перечитывала записку, страстно прижимала ее к губам. В такие мгновения ее с новой силой охватывал тот прежний гнев, впервые испытанный ею, когда она, еще ничего не ведая, вернулась под родную крышу.
Семидесятидневный срок траура подходил к концу, и Нубнофрет принялась готовиться к предстоящей поездке в Фивы. Она по-прежнему была внешне холодно-спокойной и натянуто любезной, и Хаэмуас оставил все попытки сблизиться с ней. Прежде чем он со всей семьей поднялся по сходням на борт просторной царской лодки, из Коптоса было доставлено письмо от Птах-Сеанка, в котором тот уведомлял своего господина, что его работа продвигается вполне успешно, что мумификация тела отца произведена со всем тщанием и почтением, какие причитаются его положению, и что сам он в самом скором времени возвратится домой и привезет царевичу те сведения, добыть которые ему поручил господин. Хаэмуас вздохнул с облегчением. У него было странное, иррациональное предчувствие, что и с Птах-Сеанком случится какая-нибудь напасть, что ему не суждено честно исполнить все условия брачного договора и ввести Табубу в свой дом законной женой. Однако на этот раз все, кажется, шло как по маслу.
И все же, стоя на палубе своего судна, он с сожалением взирал на удаляющиеся ступени собственного причала. Ехать ему не хотелось, и он с удивлением услышал, как бледная, погруженная в невеселые раздумья Шеритра вслух высказывает его собственные сокровенные мысли. Она стояла на палубе рядом с отцом.
– Я понимаю, мы должны как полагается исполнить свой последний долг перед бабушкой, но как же мне не хочется ехать. Ужасно! Я хочу, чтобы все поскорее закончилось, хочу вернуться домой. – В ее словах не было и капли пристыженное™, ни единого намека на то, что девушка понимает, как безжалостно и эгоистично прозвучали ее слова. Она бесстрастно констатировала неоспоримый факт. Хаэмуас ничего ей не ответил. Он посмотрел назад, туда, где следом за ними двигалась баржа Си-Монту, на носу которой стоял сам хозяин об руку с Бен-Анат. Увидев, что он оглянулся и смотрит в их сторону, они махнули рукой. Нехотя Хаэмуас ответил на их приветствие. Си-Монту казался ему теперь совершенно посторонним. Впрочем, посторонними стали все в семье. «Да знал ли я когда-нибудь всех этих людей? – вопрошал он себя, пока мимо, незамечаемые им, проплывали речные берега. – Разве было такое, чтобы я говорил с ними свободно и открыто, как с близкими, как с родней, хотя бы как с друзьями? Когда в последний раз я беседовал с Си-Монту? – И вдруг он вспомнил, и тотчас же словно чья-то жестокая рука сдавила горло. – Семьи больше нет, – думал он. – И Си-Монту и Рамзес, вероятно, считают, что я не давал о себе знать в последнее время по той только причине, что был чрезвычайно занят какими-нибудь неотложными делами. Они не понимают еще, что все погибло и все пропало. Что осколки больше не собрать, не склеить вместе. Эти осколки – и я, и Нубнофрет, и Гори, и Шеритра, острые осколки с зазубренными краями, которые никто не в силах сложить воедино. А мне это все равно. – Хаэмуас услышал, как Гори грубо выругался на матроса, и на палубе вновь воцарилось молчание. Шеритра вздыхала, стоя рядом с отцом, потом принялась ногтем соскребать с леера золотую краску. – Мне все это безразлично, – лениво думал Хаэмуас. – Безразлично». Утомленные дорогой, молчаливые, они стали устраиваться в отведенных им покоях. Фиванский дворец был меньше, теснее, не такой роскошный и уж никак не мог вместить всех обитателей Пи-Рамзеса – этого отдельного города внутри города.
– Такое чувство, словно меня опоили дурманом, – заметила Шеритра, и вскоре ее сандалии глухо застучали по каменным блестящим плитам пола.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216