ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
– Ещё когда Морозов привёл его… И где он этого Акинфиева откопал только?.. Ладно, рассказывайте.
* * *
– Значит, вот как… – выслушав, Михайлов задумался. – Надо бы ещё выяснить, кто этот альбинос, на кого он работает. Эх, людей у нас совсем не осталось, Тигрыч да Квятковский, хоть Баранникова зови, хоть из Киева кого…
– Ради такого дела можно и позвать, – сухо заметила Соня.
Михайлов кивнул:
– Можно. Слышали, Веймара взяли? А что в Вольском уезде творится – тоже слышали? Наши-то все уехали, сразу же, как только о покушении Соловьёва узнали. Так похватали оставшихся, полсотни человек, всех, кто какое-либо касательство имел к коммуне. Гимназистов, офицеров, крестьян даже… Теперь жди новых арестов. Цепочкой так всё и потянется…
– Может быть, всё же Баранникова вызвать? – спросила Баска, до этого не вмешивавшаяся в разговор.
Михайлов подумал:
– Да, Саша ближе других… Но его подставлять нельзя. Да и не годится он для такого дела. Тут нужен человек совсем новый, никому не известный. И рука у него должна быть крепкая… Не просто крепкая – мужская рука…
Соня внезапно протянула свою, ладонью вверх:
– Эта подойдёт?
Михайлов сначала не понял, – потом отшатнулся:
– Что ты, Соня… Ни ты, ни Аня для такого дела не годитесь. У вас другое задание: всё, что можно, об этом альбиносе узнать. Может быть, он лишь почтальон, а может, и кто похуже… А для акта… Для акта я знаю человека. Самый тот человек. Который Рейнштейна прикончил. Но согласится ли он? Вот вопрос.
– Родионыч? Нет, не согласится. Он же в «народниках» остался. А Гуляков арестован… Разве вот Ширяев ещё… Риск велик, – ровным голосом сказала Соня; лишь грудь у неё тяжело вздымалась, выдавая волнение и обиду. Слабость она презирала. И в себе самой. Но в особенности – в других. А Михайлов сейчас слабость показывал: колебался.
В окно внезапно стукнули. Михайлов подскочил, прикрутил фитиль лампы. В комнате внезапно стало темно, лишь тёмно-алые угли жарко светились в камине.
– Бог мой! Да это же Саша с Ольгой!.. Мокрые-то все – батюшки! – закричала Баска, приподняв оконную занавеску.
Барышни ввалились – но на кого они были похожи! Наряды промокли насквозь, прилипли к телу. Зонтики поломались; и обе, с ног до головы, были заляпаны густой грязью. Даже на юных, белых от холода мордашках, виднелись пятнышки грязи.
– Да где же вы шли? – вскричал Михайлов. – Заблудились, что ли??
– Н-нет… – выбивая зубами дробь, начали подружки. – Мы от станции пешком пошли, да извозчик один привязался. И до того настырный! Еле убежали от него. А потом, думаем, по дороге нельзя идти, – и пошли в обход… Между чьих-то дач шли. В темноте. Один раз собака набросилась… Потом Саша в лужу упала…
– Ужас! – перебила их Соня. – Немедленно ступайте переодеваться. Я сейчас Катерину позову, она здесь и экономка, и прислуга. Найдёт, во что вам переодеться, да, может, и ванну приготовит… Саша! – обернулась она к Михайлову. – Извини… Не надо, чтобы Катерина тебя видела.
Михайлов поднялся. Вид у него был обескураженный и смущённый.
– Куда же прикажете? В город – по такой погоде?
– Здесь, боюсь, тебя не спрятать. Не в беседке же тебе ночевать! Так что придётся идти… Ничего, не размокнешь!..
Михайлов похлопал глазами, ещё более смутился и начал натягивать пальто.
– В город, – бормотал он. – Конечно, в город. Надо еще Родионыча отыскать…
Когда Михайлов ушёл, с трудом натянув ещё не просохшее пальто, Соня долго и молча глядела в угасающий камин. Баска на веранде помогала Катерине готовить ванну; девушки, переодетые, отогревшиеся и умытые, сидели за спиной Сони за столом. Пили чай, уплетали за обе щеки маковые сдобы, вполголоса оживлённо о чем-то переговаривались.
Баска вошла в комнату:
– Ванна сейчас будет готова.
– Не надо ванны, – вдруг сказала Соня.
Баска удивилась, девушки примолкли. Наконец, Саша подала голос:
– И действительно, зачем нам ванна? Мы уже дождём умылись, высохли…
Соня посмотрела на них через плечо. Вздохнула. Переставила стул к столу. Наливая себе чаю, сказала:
– Всё, хватит в революцию играть.
Все молча ожидали продолжения. Соня взглянула на Баску:
– Анька, сейчас в Питере наших осталось не больше десятка. Остальные либо в бегах, либо в централе. А иуда действует. Акинфиев, телеграфист наш… И не сегодня-завтра на нас полицейских ищеек натравит…
Она помолчала.
– Не бабье это дело, конечно… Но, видно, так судьба распорядилась. Если не мы – то кто же?..
* * *
– Н-да… Не бабье это дело…
Из мокрых кустов показались патлатая голова, чёрная бородища.
Человек протёр рукавом очочки, отполз от дачи. Свернул цигарку, прикрывая её широченными ладонями от дождя, разжёг не без труда. При свете цигарки достал обрывок бумажки, огрызок карандашика, записал:
«Дача Крейца. Четыре бабы. Один мужик. Ушёл». Свернул записку трубочкой, закатал в промасленную бумажку, сунул в пустой винтовочный патрон. Спрятал под шапку.
И задом пополз к дороге.
* * *
Севастьянов вернулся поздно – уже темнело. Бесшумно проскользнул в кабинет; не садясь, подал Макову бумажку, свёрнутую трубочкой.
Маков взял, развернул. Прочитал – нахмурился. Передал Севастьянову.
– Присядь, Паша… Нашему Петеньке, кажется, помощь требуется…
Записка была короткой: «Обнаружил, что за мной наблюдают, и уже, кажется, давно. Прошу срочной помощи. П.».
Глава 7
ПЕТЕРБУРГ.
Апрель 1879 года.
– Здравствуйте, Петенька, – сказал Севастьянов. – Вам привет от Саввы Львовича.
Акинфиев испуганно присел, во все глаза глядя на Пашу. Обернулся в комнаты, откуда падал свет на крыльцо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
* * *
– Значит, вот как… – выслушав, Михайлов задумался. – Надо бы ещё выяснить, кто этот альбинос, на кого он работает. Эх, людей у нас совсем не осталось, Тигрыч да Квятковский, хоть Баранникова зови, хоть из Киева кого…
– Ради такого дела можно и позвать, – сухо заметила Соня.
Михайлов кивнул:
– Можно. Слышали, Веймара взяли? А что в Вольском уезде творится – тоже слышали? Наши-то все уехали, сразу же, как только о покушении Соловьёва узнали. Так похватали оставшихся, полсотни человек, всех, кто какое-либо касательство имел к коммуне. Гимназистов, офицеров, крестьян даже… Теперь жди новых арестов. Цепочкой так всё и потянется…
– Может быть, всё же Баранникова вызвать? – спросила Баска, до этого не вмешивавшаяся в разговор.
Михайлов подумал:
– Да, Саша ближе других… Но его подставлять нельзя. Да и не годится он для такого дела. Тут нужен человек совсем новый, никому не известный. И рука у него должна быть крепкая… Не просто крепкая – мужская рука…
Соня внезапно протянула свою, ладонью вверх:
– Эта подойдёт?
Михайлов сначала не понял, – потом отшатнулся:
– Что ты, Соня… Ни ты, ни Аня для такого дела не годитесь. У вас другое задание: всё, что можно, об этом альбиносе узнать. Может быть, он лишь почтальон, а может, и кто похуже… А для акта… Для акта я знаю человека. Самый тот человек. Который Рейнштейна прикончил. Но согласится ли он? Вот вопрос.
– Родионыч? Нет, не согласится. Он же в «народниках» остался. А Гуляков арестован… Разве вот Ширяев ещё… Риск велик, – ровным голосом сказала Соня; лишь грудь у неё тяжело вздымалась, выдавая волнение и обиду. Слабость она презирала. И в себе самой. Но в особенности – в других. А Михайлов сейчас слабость показывал: колебался.
В окно внезапно стукнули. Михайлов подскочил, прикрутил фитиль лампы. В комнате внезапно стало темно, лишь тёмно-алые угли жарко светились в камине.
– Бог мой! Да это же Саша с Ольгой!.. Мокрые-то все – батюшки! – закричала Баска, приподняв оконную занавеску.
Барышни ввалились – но на кого они были похожи! Наряды промокли насквозь, прилипли к телу. Зонтики поломались; и обе, с ног до головы, были заляпаны густой грязью. Даже на юных, белых от холода мордашках, виднелись пятнышки грязи.
– Да где же вы шли? – вскричал Михайлов. – Заблудились, что ли??
– Н-нет… – выбивая зубами дробь, начали подружки. – Мы от станции пешком пошли, да извозчик один привязался. И до того настырный! Еле убежали от него. А потом, думаем, по дороге нельзя идти, – и пошли в обход… Между чьих-то дач шли. В темноте. Один раз собака набросилась… Потом Саша в лужу упала…
– Ужас! – перебила их Соня. – Немедленно ступайте переодеваться. Я сейчас Катерину позову, она здесь и экономка, и прислуга. Найдёт, во что вам переодеться, да, может, и ванну приготовит… Саша! – обернулась она к Михайлову. – Извини… Не надо, чтобы Катерина тебя видела.
Михайлов поднялся. Вид у него был обескураженный и смущённый.
– Куда же прикажете? В город – по такой погоде?
– Здесь, боюсь, тебя не спрятать. Не в беседке же тебе ночевать! Так что придётся идти… Ничего, не размокнешь!..
Михайлов похлопал глазами, ещё более смутился и начал натягивать пальто.
– В город, – бормотал он. – Конечно, в город. Надо еще Родионыча отыскать…
Когда Михайлов ушёл, с трудом натянув ещё не просохшее пальто, Соня долго и молча глядела в угасающий камин. Баска на веранде помогала Катерине готовить ванну; девушки, переодетые, отогревшиеся и умытые, сидели за спиной Сони за столом. Пили чай, уплетали за обе щеки маковые сдобы, вполголоса оживлённо о чем-то переговаривались.
Баска вошла в комнату:
– Ванна сейчас будет готова.
– Не надо ванны, – вдруг сказала Соня.
Баска удивилась, девушки примолкли. Наконец, Саша подала голос:
– И действительно, зачем нам ванна? Мы уже дождём умылись, высохли…
Соня посмотрела на них через плечо. Вздохнула. Переставила стул к столу. Наливая себе чаю, сказала:
– Всё, хватит в революцию играть.
Все молча ожидали продолжения. Соня взглянула на Баску:
– Анька, сейчас в Питере наших осталось не больше десятка. Остальные либо в бегах, либо в централе. А иуда действует. Акинфиев, телеграфист наш… И не сегодня-завтра на нас полицейских ищеек натравит…
Она помолчала.
– Не бабье это дело, конечно… Но, видно, так судьба распорядилась. Если не мы – то кто же?..
* * *
– Н-да… Не бабье это дело…
Из мокрых кустов показались патлатая голова, чёрная бородища.
Человек протёр рукавом очочки, отполз от дачи. Свернул цигарку, прикрывая её широченными ладонями от дождя, разжёг не без труда. При свете цигарки достал обрывок бумажки, огрызок карандашика, записал:
«Дача Крейца. Четыре бабы. Один мужик. Ушёл». Свернул записку трубочкой, закатал в промасленную бумажку, сунул в пустой винтовочный патрон. Спрятал под шапку.
И задом пополз к дороге.
* * *
Севастьянов вернулся поздно – уже темнело. Бесшумно проскользнул в кабинет; не садясь, подал Макову бумажку, свёрнутую трубочкой.
Маков взял, развернул. Прочитал – нахмурился. Передал Севастьянову.
– Присядь, Паша… Нашему Петеньке, кажется, помощь требуется…
Записка была короткой: «Обнаружил, что за мной наблюдают, и уже, кажется, давно. Прошу срочной помощи. П.».
Глава 7
ПЕТЕРБУРГ.
Апрель 1879 года.
– Здравствуйте, Петенька, – сказал Севастьянов. – Вам привет от Саввы Львовича.
Акинфиев испуганно присел, во все глаза глядя на Пашу. Обернулся в комнаты, откуда падал свет на крыльцо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113