Когда людской поток, наконец, иссяк, поскорее в сопровождении кавалеров свиты удалился в собственные покои, на перерыв. Оставшись в одиночестве, глянул на себя в зеркало: Бог мой! Лицо с одного боку распухло, щека свесилась и почернела. Что ж они, усов своих никогда не моют, что ли?
Умылся, вымыл почерневшие руки.
Причесал щёточкой баки, – еще бы припудрить щёку, да нельзя: заметно будет, да и вдруг кто опять целоваться полезет?
Иуды, – в сердцах подумал государь, но тут же опомнился. Не нами такой порядок заведён, не нам и нарушать. Государь перекрестился истово, вздохнул. И ещё подумал: не годится в такой день Сына Погибели поминать…


* * *

Маков не стал стоять Всенощную во дворце: уехал, выстояв часа полтора для приличия. Устал, да и чувствовал себя неважно: в голове туман, перед глазами круги. Может, простуду лёгкую подхватил, а может, и от недосыпания…
Флигель-адъютант, едва Маков вошёл в прихожую и снял пальто, подал запечатанный сургучом пакет.
– Это ещё что? – хмуро спросил Маков.
– Из жандармского управления, – доложил флигель-адъютант.
Маков промолчал. Взял конверт, пошёл в кабинет. По пути, в коридоре, буркнул курьеру:
– Подожди: возможно, понадобишься для ответа.
Вошёл, расстегнул мундир и, бросившись на диван, разорвал конверт.
В конверте были три бумаги, исписанные чётким каллиграфическим почерком, – скопированные секретные документы.
Первый – донесение из Вольского уезда Саратовской губернии:
«По агентурным данным, некто Соколов (он же Помидоров, Осинов), живший среди крестьян Саратовской губернии и пропагандировавший противуправительственные идеи, в начале марта объявил товарищам, что собрался ехать на „великое дело“. На вопрос, заданный ему: „Куда? “, ответил: „В столицу, куда же ещё?“
Второй – справка из СПб жандармского управления: «Усиленные проверки на вокзале Московско-Курской железной дороги, а также на ближайших к столице станциях, так как лица, нелегально прибывающие в столицу, имеют обыкновение сходить не на станции назначения, а ранее, дабы обмануть бдительность жандармов, – результатов не дали. Возможно, Соколов-Осинов, из конспиративных соображений, ввёл товарищей в заблуждение относительно направления своей поездки. Во всяком случае, по нашим сведениям, в Санкт-Петербург Соколов-Осинов в начале марта не прибывал».
Третий – совсем краткий. Депеша из Саратова: «Полковнику Комарову лично. Самозванец будет в столице не позднее середины марта». Без подписи.
Маков перебирал листки. Он понял, что послал их Акинфиев. Пошёл на риск, задействовав официальную курьерскую службу. Конечно, ввиду важности сообщений. Только вот что они, эти сообщения, означали?.. Кто такой этот «Соколов»? Что за «великое дело» он затеял? Уж не покушение ли на высших чинов империи?
Маков задумался. Он чувствовал, что «великое дело» значило нечто большее, чем покушение на какого-нибудь прокурора. Из-за прокурора Акинфиев не стал бы так рисковать…
Ладно. Надо отдохнуть, выспаться. Завтра с утра затребовать все материалы по этому Соколову и разослать описания преступника в части…
Маков аккуратно сложил бумаги в новую папку, и запер её в ящик большого двухтумбового стола.
Позвонил, велел позвать курьера. Спросил:
– Кто приказал вам доставить мне это письмо?
– Столоначальник Дрёмов, ваше высокопревосходительство! – ответил юнец.
– А! Дрёмов, значит…
Он помолчал. Всё это было несколько странно. Неужели и этот Дрёмов, которого Маков совершенно не знал, на Петеньку работает? Или Петенька умудрился схитрить, сунул конверт в стопку отправлений для курьеров?..
– Ступай, – приказал Маков курьеру, расписываясь на стандартной бумажке в получении послания.
Когда курьер ушёл, снова позвонил. Спросил:
– Жена в столовой?
– Никак нет. Ещё со Всенощной не возвращались, – ответил дворецкий.
– Ладно. Подавай завтрак.
А сам, придвинув чистый лист бумаги, быстро написал записку. Вложил в конверт, запечатал, надписал: «Министру двора гр. Адлербергу. Срочно». В записке он просил о немедленной аудиенции с государем.

Глава 4

ПЕТЕРБУРГ.
1 апреля 1879 года.
Соловьёв долго бродил по городу, вспоминая всё, что услышал в предыдущие два дня. Собрание партии «Земля и Воля» происходило почти легально, под самым носом у жандармов и полиции, – в библиотеке на Невском. На собрании выяснилось, что не один Соловьёв задумал стрелять в императора. Вызвались еще двое. Фамилий никто не объявлял, но когда они поднялись из рядов, зал загудел: многие их знали.
Соловьёв впервые присутствовал при таком обсуждении: на собрание явилось человек сорок, из которых он знал лишь немногих. Но быстро понял: большинство, которое называло себя «народниками», было настроено решительно против покушения. Один, особенно говорливый, которого называли Жоржем, вообще сказал, что убийство императора – дело бессмысленное.
«Чего вы добьётесь? Вместо двух палочек после имени „Александр” будет стоять три – вот и всё!»
Соловьёву это понравилось. Красиво сказал, и доходчиво. Он спросил у Морозова:
– Кто это?
Морозов со значением поднял палец:
– Жорж Плеханов! Главный их теоретик, и революционер со стажем.
Потом поднялся Михайлов и стал доказывать обратное: главное – начать, и тогда пойдёт волна, поднимется народ…
Жорж в ответ закричал:
– Это самоубийственный акт для всей партии!
– Новое покушение приведет к новым арестам! – поддержали Жоржа из зала.
– Значит, всем нелегалам нужно загодя покинуть столицу, – сказал солидный плотный мужчина (Морозов шепнул Соловьеву:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113