Им думать и некогда, и нельзя.
Мысли мелькали в голове Густых, и мысли были точные, логичные. Ничего необычного не происходило. Хотя Густых чувствовал: необычное УЖЕ произошло.
В переулке, в дальнем его конце, у цыганского дома действительно стояла патрульная машина. Но Густых туда не поехал. Он велел остановиться в начале переулка, у ворот дома, где обитал Коростылев.
«Хонда» приткнулась сзади. Из нее горохом посыпались крепкие здоровяки в камуфляже.
Густых обернулся к ним, спросил:
– Инструкции?
– Инструкции, товарищ исполняющий обязанности! – бодро согласился командир группы, и первым вошел в ворота.
За ним во двор вбежала вся группа и рассредоточилась.
Командир осмотрел дверь, заглянул в окно. Постучал.
Никто не ответил.
– Да не стучите, – входите, – усталым голосом сказал Густых, стоявший на улице, прислонившись спиной к машине.
Ему было интересно, хотя он каким-то внутренним глазом уже видел всё, что сейчас произойдет.
Командир повернул ручку, открыл дверь, вошел. Его не было с пол-минуты. Трое охранников, присевших с автоматами наизготовку в разных углах двора, перебежали к крыльцу.
Но тут дверь приоткрылась, появился командир и призывно махнул рукой. Лицо у командира было вытянутым и совершенно белым.
Охраники один за другим вбежали в дом.
Густых ждал, по временам озирая переулок. Начинало смеркаться. Мимо прошел одинокий прохожий. Потом – молодая мамаша с саночками, на которых полусидел закутанный до самых бровей ребенок. Где-то хрипло закаркали вороны.
Прошло минуты три. Водитель «Хонды» заёрзал, забеспокоился. Подождал еще минуту, переговорил с кем-то по рации и вышел из машины.
– Пойду, проверю, – сказал он Густых. – А вы, уж пожалуйста, сядьте в машину. И пистолетик, уж пожалуйста, приготовьте.
– Вежливый, – это правильно, – сказал Густых, глядя прямо перед собой.
Водитель снял с плеча автомат и скрылся в доме.
Снова повисла тишина. Из дома не раздавалось ни звука.
Каркали вороны. Машина ППС в дальнем конце переулка помигала фарами.
Густых подождал ещё немного, потом медленно и шумно вздохнул. Поглядел на шофёра.
– Разворачивайся прямо здесь. Едем на Бактин.
– На кладбище? – уточнил шофер безо всякого удивления.
– Ну да.
Шофер на секунду замешкался. Кивнул на дом Коростылева.
– А как же эти?..
– Догонят. Они прыткие. Других туда…
Он не стал договаривать.
«Волга» трижды подалась вперед-назад, точно вписываясь в габариты узкого переулка. Объехала «Хонду» по обочине, цепляя рябиновые кусты, и выехала на автобусное кольцо, а оттуда – на Ижевскую, и понеслась, набирая скорость.

Поселок Бактин. Городское кладбище

У въезда на кладбище ярко горели фонари. Автостоянка была забита «иномарками».
Густых велел приткнуться где-нибудь между ними и сказал:
– Сейчас вернусь, – хлопнул дверцей и быстро зашагал к воротам.
Он знал, о чём сейчас думает водитель: перепугался до смерти, и не знает, то ли бежать за Густых, то ли доложить сначала. Нет, не доложит. Побоится Хозяина. Густых хотел самодовольно улыбнуться, но у него почему-то не получилось.
Он прошел мимо десятка торговок бумажными цветами самых разнообразных форм и размеров. Несмотря на мороз, цветочницы были одеты довольно легкомысленно: в зауженных курточках, модных шубейках. В большинстве – молодые и красивые.
Они было накинулись на Густых, протягивая ему букетики, но Густых прошел мимо, не повернув головы.
«Богатеет народ», – подумал он, и тут же забыл о цветочницах.
Он вошел в ворота и сразу же увидел большую пёструю толпу цыган. Впрочем, пестрой была лишь небольшая часть толпы, – может быть, самые бедные родственники. Остальные щеголяли, как и положено, в темных строгих костюмах. Почти все были без шапок, мужчины – без пальто, а женщины – в накинутых на плечи шубах. Только пёстрые, сбившиеся в отдельную кучку, были закутаны в шали.
Густых остановился неподалеку, у одной из могил. Это была могила известного профессора, академика, почетного гражданина города Томска. Густых сделал вид, что глубоко скорбит по поводу безвременной кончины профессора. Правда, судя по дате на обелиске, профессор скончался почти десять лет назад.
Густых смел снег с обелиска, рассеянно глядя на портрет ученого старца, сгоревшего на научной работе.
Краем глаза следил за цыганской толпой.
Вот появились и гробы. Женщины заголосили, – в основном, из пёстрых. Возле самых гробов стояли четверо детей, и Густых мгновенно выделил взглядом того, кого искал.
Дева. Настоящая цыганская дева. В строгом черном костюме и юбке, в черных сапожках, с золотой заколкой в иссиня-черных, стянутых на затылке в узел, волосах.
Густых еще постоял, потом медленно двинулся вдоль могил, тесно прилегавших друг к другу: это был «почетный» квартал, где разрешалось хоронить только самых, как раньше говорили, блатных. Хорошее, точное слово, – подумал бывший комсомольский вожак Густых. Теперь они назывались самыми знаменитыми или богатыми горожанами.
Цыганские похороны были в «предпочетном» квартале – там хоронили деятелей помельче, в основном писателей, заслуженных артистов, художников, а также директоров и начальников. Но среди них все чаще попадались памятники с фамилиями деятелей другого рода – криминальных авторитетов, предводителей национальных мафий.
Густых вздохнул, постепенно углубляясь в самую старую часть квартала, под сосны. Здесь было темно, тихо, одиноко и странно. Некоторые могилы провалились, памятники стояли вкривь и вкось, на многих не доставало медных табличек: их свинтили ночные собиратели цветмета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117