Так что – иди сейчас, – настойчиво сказал Григорий Тимофеевич. – Аглаша уже спать легла, дворовые тоже. Только Иосафату не спится по-стариковски.
– Я, пожалуй, попрошу старика мне помочь… – сказал Петр Ефимыч и коротко взглянул на Григория Тимофеевича. – А то одному как-то… На убийство это похоже, дядя.
– Я понимаю.
– А точно ли это бешенство? Может, доктор ошибся?
Григорий Тимофеевич серьезно сказал:
– А ты подумай сам. Началось с появления дикой волчьей стаи, потом – падёж скота, кошки стали дохнуть, до людей очередь дошла… Ты по лесам часто ходишь – видел что-нибудь?
Он выжидательно посмотрел на племянника. Тот помялся:
– Да, видел.
– Что же?
– Мертвых лисиц. Один раз на целый выводок наткнулся: лиса-мать, лис-отец, и лисята. Все мертвые, у норы. Я еще подумал – от какой-нибудь своей болезни померли, или тухлого поели, или ягод волчьих… Да мало ли что.
Григорий Тимофеевич посидел еще, потом поднялся.
– Пойду подниму старика. А ты, будь добр, приготовь ружье и припасы. Может, с первого раза не попадешь, может, несколько раз стрелять придется…

Стрелять, однако, не пришлось ни разу.
Они все сделали правильно. Иосафат, поворчав для порядка, оделся потеплее, взял фонарь и пошел на конюшню. Принес длинную палку с петлей на конце. Потом подошли к сараю, где содержали собак; теперь там оставался один Полкан. Вошли.
Полкан спал в углу, свернувшись калачиком. Проснулся, взвизгнул от радости и кинулся к Пете. Короткая цепь натянулась, Полкан встал на задние лапы, забил передними в воздухе.
– Ну-ну, успокойся, – сказал Петя.
Иосафат, уже узнавший подробности, поджал губы:
– Может, он еще и не заразный. Может, дохтур-то ошибся. Вишь, как у него, у дохтура этого, руки-то тряслись. Должно, зашибает сильно. А таким дохтурам верить нельзя. Вот в прошлом годе один тоже приезжал в Вёдрово, так он…
– Полкан, лежать! – приказал Петр.
Пес послушно лег.
Петр вытянул руку и сделал ею круг в воздухе. Полкан и этот фокус знал: перевернулся через спину. Петр вздохнул:
– Ладно. Надо дело делать. Я отстегну цепь, а ты уж, сделай милость, изловчись – петлю на шею накинь. Да фонарь поставь пока – мешать будет.
– А может, Полкан сам пойдет?
Петр молча наклонился к Полкану, отстегнул карабин, опасливо пряча руки.
– Надевай! – сказал он Иосафату.
Но старик замешкался. Протянул палку, Полкан оскалился и внезапно прыгнул к выходу, проскочив между Петром и Иосафатом. Фонарь упал, горящее масло вылилось на солому, растеклось. Солома вспыхнула. Огонь мгновенно охватил дверной косяк. Петр, не растерявшись, вытолкнул Иосафата в открытую дверь, прыгнул следом.
Иосафат упал в грязь и принялся кричать дрожащим голосом:
– Пожар! Пожар!
Все произошло так быстро и неожиданно, что Петр на какое-то время забыл о Полкане.
Из господского дома стали выскакивать дворовые – сначала девки и бабы, потом и несколько мужиков – кучер, конюх, работники, слуги. Привезенный из Москвы повар-француз, живший в отдельной комнате, распахнул окно и закричал:
– O mon Dieu! Je suis etonne! Au lieu de…
Окончание фразы потонуло в рёве огня, охватившего весь сарайчик. Выбежал Григорий Тимофеевич в ночном колпаке, и приказал мужикам окапывать землю вокруг пожара, а бабам – таскать воду вёдрами. Вёдра помогали плохо, а окапывать не давал палящий жар. К счастью, псарня стояла особняком, и огонь в безветрие не мог перекинуться на другие строения; задымилась, было, стена конюшни, но её быстро залили водой. Лошадей, однако, стали выводить на воздух.
– Где Полкан? – спросил Григорий Тимофеевич метавшегося между бабами и мужиками Петю.
– Сбежал! – на ходу ответил Петя, кидаясь к пожарищу с багром наперевес.
– Куда?
– Об том не ведаю, дядя!..

На фоне зарева издалека четко виднелись темные мечущиеся фигуры людей.
Белая, лежавшая на крыше деревянной беседки в саду, глядела на них ласковыми, слегка сонными глазами.
Потом медленно и длинно зевнула, прыгнула с крыши – и растворилась во тьме.

Полкан выскочил на поляну. Присел, тяжело дыша и вывалив сухой шершавый язык.
На небе ровно сияла луна, но с запада наносило тучи, и звезды гасли одна за другой. Пока же луна освещала небольшую поляну, на одном краю которой, прислонившись к стволу вяза, стояло странное мохнатое существо, а на другом краю сидела огромная белая собака с горящими глазами. Полкан оказался как раз между ними.
Почувствовав неладное, Полкан забеспокоился, беспрерывно оглядываясь то на существо, то на белую собаку. От существа пахло странно – неземным, неведомым, и скорее страшным, чем добрым. Зато от Белой так и лилась сила, запах безмерной власти, аромат победительницы.
Существо подняло лапу, словно подзывая Полкана. Белая спокойно сидела, только глаза её открылись шире; они притягивали Полкана, как магнитом.
Полкан внезапно захрипел горлом, упал на брюхо и пополз, приподняв зад и постукивая хвостом, к Белой. Белая улыбнулась. Теперь она смотрела поверх ползущего пса, прямо в глаза неведомого мохнатого существа.
Существо отлепилось от ствола и сделало шаг, словно решило догнать Полкана. Но тучи внезапно закрыли луну.
В небе раздался пронзительный звук охотничьего рога, и налетевший ветер зашумел в кронах; с шелестом и стуком посыпались на землю листья и ветки, и тяжко застонал старый вяз.
Существо открыло рот, похожий на пасть, и почти простонало:
– Упуат…
– Упуат, Упуат… – повторила Белая, прикрыв глаза. – Ах, как давно я не слыхала своего второго имени!
– Ты – порождение Сехмет, пожирающей людей.
– Ошибся. Тебе изменяет память от старости. А свое имя ты помнишь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117