Понятно, чем могла соблазнить его Рыжая.
На улице было пасмурно и сыро. Новый год начался с дождей. После жаркого трактира пробирало до костей. Я, как мог, запахнул кафтан, автоматически отметив многочисленные жирные и винные пятна на груди. Не оправившийся от двойного удара по голове – сначала алкогольного, потом магического, мозг пребывал в состоянии прострации. Прямо у выхода из кабака стояла громоздкая деревянная карета, напоминавшая тюремную. Окно было закрыто частым переплетом из досок. Внутри оказалось не теплее, чем на улице. Я рухнул на скамью рядом с каким-то помятым забулдыгой. Возница щелкнул поводьями, прикрикнул на лошадей. Нанимательница либо устроилась с ним на козлах, либо воспользовалась другим транспортным средством. Чудовищный дормез, медленно протащившись через полгорода, остановился в Портовом районе. Я не следил за маршрутом, мелькание зданий в окне плохо влияло на отравленный организм, но, чтобы узнать пристань и доки, не надо даже знать город. Каменный пирс узким языком вывалился в залив. По бокам гнилыми черными зубами торчали поставленные зимовать на приколе шхуны. Паруса зарифлены и убраны в чехлы, неопрятные мачты щерятся в тускло-серое небо Из кареты нас выгрузилось полдюжины человек, за время поездки все окончательно промерзли, но я не стал, подобно своим спутникам, разогреваться приседаниями и притоптываниями. Вязкая апатия, сковывавшая душу и тело, вернулась, нашептывая, что любые действия в моем положении лишены смысла и нет резона возвращать жизнь окоченевшим членам, коль скоро их ждет могильный холод.
Снова появилась Серебряная леди, коротко приказала следовать за собой. Мы потопали, как стадо баранов за вожаком. Топкий берег в районе пристани был укреплен сваями, часть портовой набережной одета каменными плитами, левый мыс, отделявший бухту от моря, порос лесом, на правом громоздился форт, где я неделю назад собирался топиться. Пока ковыляли по пирсу, несколько раз глянул на плещущуюся по обеим сторонам черную воду, но желания погрузиться в нее так и не возникло. В самом конце была причалена видавшая виды паровая баржа, из покосившихся труб сочился черный дымок, установленные в задней части винты бездействовали. Фея взошла по подгнившим сходням на борт, дождалась, пока мимо протащится вся наша компания.
– Теперь все, – сообщила поднявшемуся на мостик рыжебородому коротышке. Судя по зеленой зюйдвестке, тот был моряком, как и появившиеся на палубе три малых с очень похожими бородами.
– Давайте, ребята, в трюм, – пригласил шкипер. Его подручные мигом откинули дощатый люк в носовой части палубы. Снизу дохнуло теплом и специфическим запахом раскаленного кокса.
Без лишних разговоров мы спустились в темное брюхо корабля. Здесь и впрямь было жарко. Огромная, обложенная кирпичом печь светилась двумя жерлами-глазницами, заслонки откинуты, внутри пылал красный огонь, пожирая каменный уголь. Гора топлива громоздилась вдоль обоих бортов судна, лишь в дальнем конце деревянная перегородка отделяла часть трюма, предназначенную Для перевозки людей и груза. Две трубы вели из топки в потолок. Механизм, приводящий винты в движение, очевидно, был установлен где-то еще.
Я нашел место рядом с проходом, присел на канатную бухту, привалившись спиной к переборке. Кроме приехавших со мной в трюме было еще человек пятнадцать пассажиров. По виду – такие же бродяги и отщепенцы. Большинство дрыхло, устроившись, кто как сумел, на ящиках с неизвестным товаром или прямо на полу. Двое, раздевшись по пояс, кормили углем топку. Я засмотрелся на пожирающее «черные камни» пламя и незаметно для себя тоже заснул.
Окончательно пришел в себя лишь ночью. Разбудили меня уже знакомые судороги в левой руке. Спросонья показалось, что лежу в кузнице мастера Виллота. Жар кузнечной печи и отблески пламени на перегородке, но вместо звонкой песни молота, бьющего в наковальню, уши забивали глухой гул и короткое размеренное постукивание, от которого вибрировала деревянная перегородка, подпиравшая спину. Тонкое шипение выпущенного пара – и я сообразил, что означают все эти звуки: за стеной работала паровая машина. Ухо вычленило из разнообразных шумов плеск вспененной винтами воды. Мы явно куда-то двигались. Парочка моих соседей страдала от морской болезни. Я же полностью опустошил желудок еще накануне, да и вообще хорошо переносил морские путешествия. Поднявшись, прошел, переступая через спящих, к ведущей наверх лестнице. Хотелось вздохнуть свежего воздуха. Мышцы ломило, как после тяжелой работы, хотя я семь дней кряду сиднем просидел на лавке, исключая те промежутки, когда под ней валялся. Взобрался по дюжине ступеней. Выходной люк оказался закрыт. Стукнул пару раз в деревянную крышку – наверху металлически лязгнул засов или замок. Упорствовать и привлекать шумом внимание хозяев посудины до рассвета вряд ли было разумно, и я вернулся на свое место у переборки.
– Эй, смертник, – я как раз успел снова задремать, когда надо мной навис мускулистый, перемазанный углем торс кочегара, – твоя очередь уголь кидать.
Мужик хоть и стоял близко, дотрагиваться до меня явно не решался – своеобразная брезгливость, неизменно охватывавшая большинство людей, узнававших о моей печати. Я запрокинул голову, силясь разглядеть его лицо, но в царившей здесь тьме, разгоняемой только огнями топки, сделать это было мудрено. Можно было возразить: в конце концов, бросать уголь я не нанимался. Однако за время, проведенное в трюме, я уже не раз отмечал, что здешние пассажиры поочередно сменяют друг друга у топки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134