Птицы парят в небе, совершают учебные полеты или тихонько качаются на залитом солнцем море…
Внезапно, словно по чьему-то сигналу, все приходит в движение. Легкая рябь пробегает по поверхности, и через минуту уже лагуна кипит, превратившись в бесшумную арену жестокой битвы.
Во все стороны разлетаются стайки серебристых рыбок, за ними несутся рыбы покрупнее. Быстрыми стрелами вылетают из воды рыбы-иглы, отталкиваясь и вновь взлетая, пока не погружаются в спасительном отдалении, пронесясь по воздуху добрые сто метров.
В безумном испуге носятся летучие рыбы, сверкая крыльями-плавниками, пытаясь улизнуть от прожорливых carangues. Акулы всех размеров рыскают среди сотен тысяч беглецов. Над всем этим неистовством, оставив на время свою импозантность, начинают кружить важные пеликаны; суетливо хлопая крыльями и чертя лапами по воде, они настигают скопление рыб и жадно погружают в него громадные клювы.
Выше, метрах в двадцати – тридцати, выглядывая добычу острым оком, летают безумцы; улучив момент, они камнем падают вниз, складывая свое роскошное оперение, и скрываются под водой. Мгновением позже выныривают с рыбой в клюве и отправляются кормить свои выводки в известковых нишах кораллового острова. Фрегаты носятся без видимого толка над водой, а высоко в небе делают круги белобрюхие орланы, без промаха разя добычу.
Полчаса яростной схватки – и вновь затишье. Лагуна опять погружается в спячку, гладкая, ровная, топазовая к концу дня. Солнце уже не жжет, оно стало дружеским. Тени удлиняются. Вдали над синей линией горизонта в тридцати лье вырисовываются тремя параллельными цепочками Аравийские горы; первый хребет – аметистовый, два других – фиолетовые. Постепенно бледнея, они сливаются с сумеречным туманом.


У эмира

С пляжа мы наблюдали, как «Калипсо», развернувшись, уходил в открытое море. Мы остаемся втроем на континенте, где нас ждет геологическая экспедиция.
Семь недель, со дня отплытия из Тулона, мы отпускали бороды в предвидении этого дня. И бороды отросли. У Дюпа она черная, постриженная кружком, и на загорелом бронзовом лице в сочетании с густыми бровями делает его похожим на араба. Нестеров тоже очень загорел, но у него светлые глаза, поэтому мало шансов сойти за «своего». Ну, а со мной совсем безнадежно: рыжеватая поросль плюс голубые глаза и кирпичного цвета кожа… Тем не менее все трое обзавелись необходимым для каждого мужчины в этих широтах атрибутом – бородой!
В доброй версте от берега среди бескрайних песков виднелась пальмовая роща, над которой возносился темной массой феодальный замок. Мы высадились в минахе (порту) – таково было пышное наименование закрытой бухточки, где лежали вытащенные на берег три баркаса и гнили полузарытые в песке старый челн и останки когда-то щегольского моторного катера. Развалины турецкой крепости и глинобитная хижина представляли портовые сооружения.
Из хижины показываются двое высоких худых мужчин в просторных одеяниях – сторожа минаха. Обмениваемся долгими рукопожатиями. Потом присаживаемся на корточки, и между арабами и Дюпа начинается разговор. Проходит полчаса. Мы ждем, когда из Лита пришлют машину для перевозки нашего обширного багажа.
– Спросите, за нами кто-нибудь приедет?
Но Дюпа прекрасно знает обычаи. Здесь надо соблюдать форму вежливости: ни один разговор не начнется без предварительного обмена любезностями, затем надо осведомиться о том, о сем и только после этого приступить к главной теме.
Так, Дюпа узнал, что в округе появилась саранча, что декабрьские дожди начались вовремя, что верблюжья колючка хороша в этом году, что катер выбросило здесь во время войны, когда там, на другой стороне Красного моря, шли бои… Что стало с итальянскими моряками, наскочившими на острые зубья рифа? Об этом было неудобно спрашивать.
Наконец Дюпа счел возможным осведомиться:
– Скоро ли за нами приедут люди эмира? Собеседники расплылись в широкой белозубой улыбке:
– Все в свое время…
И мы продолжали ждать, сидя кружком на корточках. Солнце между тем уже склонилось к морю.
В конце дня показался грузовик, полный людей в тюрбанах и развевающихся по ветру бурнусах. «Додж» остановился рядом, все соскочили вниз. Улыбки. Долгая церемония приветствий. Мы пытались подражать Дюпа, но без навыка это не так-то просто. Надо поклониться, прижав открытую ладонь к груди: «Алейкум ассалям», – потом протянуть руку и коснуться ладони собеседника, после чего вновь поклониться, поднеся кончики пальцев ко лбу и губам… «Лабес? – Лабес…» Следующий! На грузовике прибыл один из феодалов со всей свитой, включая дворовых. Уместно ли пожимать руку слугам? В полном неведении решили положиться на свой демократический инстинкт.
Наконец багаж погружен, и машина трусит прямо по песку, без дороги, к селению. Подобно большинству шоферов-самоучек во всех частях света водитель, похоже, не знал, что, когда мотор начинает надсадно гудеть, надо включать другую передачу. Двигатель надрывался на скорости пятнадцать километров в час. Это было невыносимо! Я шепнул Дюпа, нельзя ли вступиться за мотор. Но тот, тонкий дипломат, предпочел воздержаться.
За плантацией малорослых пальм открылась площадь, в конце которой на легком возвышении стоял большой четырехугольный ксар с массивными башнями по углам, их-то мы и видели с берега. Несколько верблюдов жевали чахлую траву, закутанные бедуины долгим взглядом провожали нашу машину, а в небе описывали широкие круги коршуны. Незнакомый мир. А впереди еще ждала встреча в средневековом замке.
Феодал повел нас через боковую дверь;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56