значит, это должен сделать я. Я мог сыграть его прежнюю гитарную часть, дожидаясь, пока он вступит. Но как только музыка зазвучит, вспыхнут огни, такие яркие, такие резкие…
И тогда голод снова возьмет надо мной верх.
Я мог прямо сейчас спрыгнуть со сцены, выскользнуть из клуба, забежать в какой-нибудь круглосуточно работающий магазин и съесть большущий ломоть сырого мяса. Вероятно, это лучше, чем откусить кусок от кого-нибудь из зрителей, на глазах у тысячи свидетелей.
Но, даже ощущая внутри изголодавшегося зверя, я знал, что должен остаться. Не мог допустить, чтобы всю оставшуюся жизнь Захлер сгорал от стыда из-за того, что напортачил сегодня вечером.
Я сделал глубокий вдох, и в тот момент, когда пальцы пришли в движение… Захлер в конце концов начал играть.
Шесть лет упражнений взяли свое: большой рифф захватил меня, обвился вокруг позвоночника и пальцев; нервная система среагировала автоматически, как дыхание. Тут же включилась Перл, потом Алана Рей. Эхо ее ведер для краски каким-то образом увеличивало пространство вокруг до немыслимых размеров.
Вспыхнули лампы, и в толпе внезапно раздались приветственные крики.
«Неплохой ход, Захлер, — подумал я. — Заставить их ждать».
Минерва тоже заставила их еще немного подождать. Большой рифф звучал целую минуту, прежде чем она поднесла микрофон к губам. Однако на нее никакой ступор не нашел — ее тело двигалось в такт ритму, притягивая взгляды зрителей, поглощая их энергию.
Она играла с ними, то поднося микрофон еще ближе, то отодвигая его и насмешливо улыбаясь из-под темных очков. Большой рифф способен оказывать гипнотическое воздействие, это мне доподлинно известно — иногда мы с Захлером играли его часами без остановки. Позволив ему хлынуть через свое тело, Минерва стала испускать колдовские чары, завораживая, словно покачивающаяся кобра. Потом она сняла очки, отважно игнорируя огни и глядя на зрителей, чтобы дополнительно околдовать их взглядом. Я видел, как лица начинают пылать отраженным от нее светом, словно каким-то чудом она смогла заглянуть в глаза каждому.
В тот момент, когда она запела, я начал чувствовать себя по-настоящему странно.
Слова, которые Минерва царапала в своем подвале, изливались из нее, такие же, как в первый раз, когда она репетировала с нами, — непостижимые, древние, варварские. Они выуживали из моей памяти дикие образы — черепа и многоножки, вырезанные на железном засове ее спальни.
Земля начала содрогаться.
Может, все дело было просто в моем желудке, в грызущем голоде, перешедшем во что-то более резкое. Ощущение было такое, будто все гамбургеры с мясом, которые я съел на протяжении нескольких последних недель, в конце концов, оказались усвоены и мои железные кишки стали жертвой пищевого отравления.
От вида Минервы без очков голова у меня пошла кругом, огни отражались от ее лица, словно оно было из хрусталя. Я почувствовал, как чеснок покидает тело с горячим потом, как будто гигантские руки стиснули меня, выдавливая все остатки защиты против моего зверя.
Внутрь, напротив, хлынуло отвращение ко всему, что привело меня на эту сцену: к Минерве, группе, «Стратокастеру» в руках. Ко всей безумной идее славы, и лести, и даже самой музыке…
Я хотел отринуть все это, убежать от бессмысленных сложностей и позволить зверю внутри взять верх. Спрятаться в каком-нибудь далеком темном месте и глодать, глодать плоть и кости животных, чтобы они полезли у меня из ушей.
Однако пальцы продолжали играть. Музыка удерживала меня на месте, заставляя балансировать между любовью и ненавистью.
Я смотрел на сцену, избегая взглядом Минерву, но не мог сделать так, чтобы ее пение не проникало мне в уши. Оно лилось из усилителей и эхом отдавалось от стен клуба.
Кабели у моих ног пришли в движение, словно трепещущие змеи. Оторвав от них взгляд, я посмотрел во тьму зала.
И тут-то и увидел, как все началось.
Что-то двигалось сквозь толпу от заднего конца зала к сцене, приподнимая на своем пути вскинутые вверх руки зрителей, как будто волна, несущая их на себе. Она разбилась о сцену, вызвав дикие крики удивления.
Земля грохотала под ногами.
Потом эта странная выпуклость возникла снова, на этот раз двигаясь справа налево и тоже сопровождаемая криками. Именно в этот момент я понял, что это не что-то невинное, типа как вскидывают руки во время игры в бейсбол. Реальность искажалась у меня на глазах.
Сам пол волной вздымался и опадал; похоже на то, как это выглядит, когда под ковром бежит крыса. Только на этот раз все происходило гораздо сильнее — людей на пути волны подбрасывало в воздух, отшвыривало с раскинутыми в стороны руками в толпу.
Мой острый слух уловил тоненький крик позади, я обернулся и увидел, как Алана Рей исступленно повторяет:
— Нет, нет, нет…
Ее голос тонул в бухающем гуле большого риффа. Она, однако, продолжала играть: музыка захватила и ее, заставила руки двигаться в привычном ритме.
Прокатилась новая волна вздымающегося пола, еще сильнее. Земля начала раскалываться, раскрываться, словно огромная молния, изрыгая черную воду и треснувшие куски бетона. Удушающий запах ударил в нос.
Сейчас волна устремилась к сцене, но все мы продолжали играть.
Некоторые люди пытались убежать с ее пути, пробиться сквозь толпу, но большинство продолжали восхищенно таращиться на нас, слишком загипнотизированные Минервой, чтобы двигаться. Это, конечно, был враг, тот самый монстр, которого я видел в подземке. Минерва в конечном счете вызвала его.
«Стратокастер» горел под моими пальцами, тело отторгало музыку, которую мы играли, но я по-прежнему не мог остановиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74