Оказалось, что дурные вести распространяются очень быстро: их сразу узнали и попытались задержать. Если бы не быстрота их ног, попытка достать пищу закончилась бы пленом и последующей казнью в Тикале. С тех пор Хун-Ахау и Ах-Мис больше не приближались к селениям, обходя их далеко стороной. Правда, потом города и селения стали встречаться все реже и реже – путники вступили в пустынную горную область.
Казалось, в Хун-Ахау пробудился дух великого путешественника – его прапрадеда. Еще у Вукуб-Тихаша, в Цихбаче, было решено, что юноши пойдут на юг, чтобы скорее выбраться из Тикальского царства; и где бы они ни находились, бывший предводитель рабов всегда быстро находил нужное направление. В густом лесу, где не было видно солнца, в первозданном хаосе горных ущелий, при обходе многочисленных рек, преграждавших им путь, он всегда шел вперед уверенно и твердо, как будто прогуливался по знакомой с детства широкой дороге. Так же легко и, казалось, беззаботно молодой предводитель определял подходящее место для ночлега или длительного, на несколько дней, отдыха, когда иссякали силы; разжигал огонь, находил удобную пещеру или нависшую скалу, чтобы переждать непогоду.
Хун-Ахау много думал о прошлом, и не только о неудачном восстании. Чем дальше они уходили от Тикаля, тем живее перед его глазами вставали картины недавнего прошлого: залитая лунным светом пирамида, огромные, тревожные глаза, доверчивое пожатие руки…
Только теперь Хун-Ахау почувствовал по-настоящему, какое место в его жизни заняла Эк-Лоль. И сердце юноши жгла тоска, что он никогда больше не увидит ее, не услышит ее голоса, не поднимет хрупкую девушку, чтобы посадить на носилки… Никогда… никогда!
И чем печальнее становилось у него на сердце, тем длиннее становились дневные переходы, словно он стремился убежать от прошлого. Хун-Ахау еще не знал великого закона жизни, согласно которому горе неизменно сменяется радостью, а радость – горем.
Первое время юноши очень страдали от отсутствия привычной пищи; запасы, которые им дал Вукуб-Ти-хаш, быстро истощились, как ни стремились они беречь их. После неудачной попытки добыть припасы в селении, пришлось перейти на то, чем снабжала их природа. Различные коренья, грибы, плоды тапаль и кавуэш, пойманные в ручье рыба и раки, попавшие в силки кролики и птицы – вот что стало обычной пищей странников. Как-то раз, найдя хорошую гончарную глину, Хун-Ахау вылепил из нее два сосуда и обжег их на костре. С тех пор юноши могли варить мясо, когда им везло на охоте. Теперь они уже почти никогда не голодали, и только иногда их мучала острая тоска по свежеиспеченным кукурузным лепешкам и дымящейся бобовой похлебке. Ах-Мис однажды даже попросил Хун-Ахау никогда не говорить при нем слова «бобы».
Примерно в середине их странствований, когда юноши как-то раз остановились на ночлег в узком горном ущелье, у них произошла странная встреча.
Ах-Мис сидел у костра, наблюдая за варившимся в горшке кроликом, – клубы пара, поднимавшиеся вверх, приятно щекотали ноздри юноши. Хун-Ахау бродил неподалеку, собирая ветки для костра. Вдруг ему показалось, что около близлежащей скалы чуть заметно шевельнулась чья-то тень. Бесшумно ступая босыми нотами – обувь путешественников уже давно превратилась в лоскутья и была выброшена, – юноша осторожно подкрался поближе. Его глазам предстало удивительное для этих пустынных мест зрелище.
В глубокой тени, отбрасываемой скалой, стоял в напряженной позе охотника, подстерегающего дичь, невысокий сухощавый человек. Глаза его неотрывно смотрели на Ах-Миса, по-прежнему сидевшего у костра, а руки медленно поднимали какое-то оружие. С громким криком, дико прозвучавшим в незыблемой тишине горного вечера, Хун-Ахау рванулся вперед и крепко обхватил незнакомца сзади. Тот молча стал вырываться, но с помощью подбежавшего на крик Ах-Миса Хун-Ахау быстро скрутил его. Юноши с торжеством дотащили связанного гибкими прутьями и переставшего сопротивляться пленника до костра и стали делиться впечатлениями о случившемся.
– Он бросил в меня вот этим дротиком, – заявил Ах-Мис, размахивая стрелой, которую подобрал около себя. – Он хотел меня убить!
– Нет, это не дротик! – Хун-Ахау осторожно взял стрелу из могучей лапы Ах-Миса. – Это что-то похожее на дротик, но такое легкое и тоненькое, что согнуть его нельзя. И у него в руках была не копье-металка, он держал это оружие перед собой, а не заводил руку назад, как делают, когда бросают дротик. Подожди и стереги его, я сейчас вернусь!
Юноша бросился к скале, где он схватил незнакомца, и через несколько минут вернулся, держа в руке лук и колчан со стрелами. Это оружие было неизвестно юношам, потому что ни на их родине, ни в Тикале луком не пользовались ни при охоте, ни на войне.
– Вот видишь, чем он бросал эти маленькие дротики, – сказал Хун-Ахау. – Но как это он делал, я никак не могу понять!
Юноша осторожно тронул пальцем тетиву; она, задрожав, издала тонкий жалобный звук. Хун-Ахау торопливо отложил лук в сторону.
Пленник, услышав звон тетивы, заворочался, с трудом перевернувшись на бок, и пристально посмотрел на двух чужеземцев, неожиданно его захвативших.
– Что же мы будем с ним делать? – спросил Ах-Мис.
– Не знаю, – сказал Хун-Ахау, раздумывая. – Если мы его отпустим, он приведет через полчаса своих и нас захватят в плен или просто прикончат этим странным оружием, когда мы заснем. Надо расспросить его, почему он хотел убить тебя.
Хун-Ахау обратился к пленнику с вопросами: кто он, зачем хотел напасть на них, как его зовут, один ли он в этой местности, далеко ли отсюда до его поселения?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72