Женщина задрожала от гнева или страха, но не сказала ни слова и позволила мне взять кувшин у нее из рук. Я подошел к дверям, отворил их, и она машинально последовала за мною. Через мгновение двери затворились за нами, и мы очутились одни в сгущавшемся сумраке.
— Вы слишком поздно выходите, мадемуазель, — учтиво сказал я, — и рискуете подвергнуться какой-нибудь грубости, от которой не избавит вас даже этот костюм. Позвольте мне провести вас домой.
Она опять задрожала, и мне послышалось всхлипывание, хотя она продолжала молчать. Вместо всякого ответа она повернулась и быстро зашагала по улице, стараясь держаться в тени домов. Я шел рядом с нею, неся в руках кувшин, и улыбался в темноте. Я знал, какой стыд и бессильный гнев клокочут в ее груди. Это было отчасти похоже на месть!
Но затем я заговорил.
— Мадемуазель, — сказал я, — где же ваши слуги?
Она скользнула по мне злобным взором, и я увидел мельком ее дышавшее ненавистью лицо. Я замолчал и оставил ее в покое, хотя по-прежнему не отставал от нее ни на шаг. Так мы достигли конца деревни, где дорога углублялась в лес. Тут она остановилась и, как зверь, не имеющий выхода, обернулась ко мне.
— Что вам нужно? — хрипло закричала она, задыхаясь; как будто после продолжительного бега.
— Провести вас до вашего дома, — спокойно ответил я, — и избавить вас от оскорблений.
— А если я не захочу? — спросила она.
— У вас нет выбора, мадемуазель, — внушительно ответил я. — Вы пойдете со мною и по дороге позволите мне поговорить с вами, но не здесь: здесь нам могут помешать, а я хочу наконец поговорить с вами.
— Наконец?
— Да, мадемуазель.
— А если я откажусь выслушать вас? — спросила она.
— Я мог бы позвать ближайших солдат и сказать им, кто вы, — спокойно ответил я. — Я мог бы сделать это, но я не сделаю. Это было бы слишком грубой расправой, а у меня есть лучшее наказание для вас. Я могу пойти к капитану, мадемуазель, и сказать ему, чья лошадь стоит в конюшне. Один из солдат сказал мне — не знаю, откуда он это взял, — что там стоит лошадь его офицера. Но я заглянул в щель в узнал лошадь.
Она не могла удержаться от стона. Я подождал, но она не отвечала.
— Пойти к капитану? — безжалостно спросил я.
Она откинула с головы шаль и посмотрела на меня.
— О подлец, подлец! — прошипела она сквозь зубы. — Ах, будь у меня кинжал!
— Но у вас нет его, мадемуазель. Решайте же, пойти ли мне к капитану или пойти с вами?
— Дайте сюда кувшин, — резко сказала она.
Я повиновался, не понимая, что это значит. Она схватила его и швырнула далеко кусты.
— Ну, идем, если хотите, — сказала он. — Но когда-нибудь Бог накажет вас!
Не говоря больше ни слова, она повернулась и пошла по извилистой лесной тропинке, а я последовал за нею. Должно быть, каждый изгиб этой тропинки, каждое деревцо и каждая прогалина были знакомы ей с детства, потому что она быстро и безостановочно подвигалась вперед, несмотря на свои босые ноги. Мне приходилось напрягать все свои силы, чтобы не отстать от нее в темноте.
В лесу царила тишина, и только лягушки в пруду начинали свое ночное кваканье, напомнившее мне о той ночи, когда я, избитый и изнеможенный, подошел к дверям замка и Клон впустил меня в переднюю, где мадемуазель стояла под сводами галереи. Как все изменилось с тех пор!
Мы подошли к деревянному мостику и увидели вдали огоньки замка. Все окна его были освещены. Очевидно, военные веселились на славу.
— Теперь, мадемуазель, — сказал я спокойно, — я должен побеспокоить вас просьбой остановиться и уделить мне несколько минут. Я вас задержу ненадолго.
— Говорите! — сердито сказала она. — Только, пожалуйста, поскорее! Я не могу дышать с вами одним воздухом! Он отравляет меня!
— Вот как! — медленно ответил я. — Неужели вы думаете, что можете помочь делу подобными речами?
— О! — вскричала она, и я услышал явственно скрежет ее зубов. — Не хотите ли, чтобы я еще заискивала перед вами?
— Кажется, нет, — ответил я. — Но вы ошибаетесь в одном.
— В чем это?
— Вы забываете, что меня надо не только ненавидеть, но и бояться, мадемуазель! Да, бояться! Неужели выдумаете, что я не знаю, для кого предназначался этот кувшин? Или кому теперь придется голодать? Имейте же в виду, что я все это знаю. Ваш дом полон солдат; ваши слуги находятся под надзором и не могут отлучиться из дома. Вам пришлось самой пойти за пищей для него!
Она ухватилась за перила моста, словно ища поддержки, Ее лицо, с которого совершенно спала шаль, казалось белым пятном в тени деревьев. Наконец мне удалось поколебать ее гордыню. Наконец!
— Чего вы хотите от меня? Какого выкупа? — чуть слышно прошептала она.
— Я вам сейчас скажу, — ответил я, медленно отчеканивая каждое слово и любуясь производимым эффектом, я никогда не мечтал о такой великолепной мести! — Недели две тому назад мосье де Кошфоре, уезжая отсюда, взял маленькое саше оранжевого цвета.
Она издала глухой крик и с усилием выпрямилась.
— Оно содержало в себе… но вы сами знаете, мадемуазель, его содержимое, — продолжал я. — Во всяком случае, мосье де Кошфоре потерял то и другое. Неделю тому назад он — на свое несчастье — вернулся назад за ними.
Она теперь пристально глядела мне в лицо. Ее удивление было так велико, что она почти перестала дышать.
— Вы произвели розыски, мадемуазель, — спокойно продолжал я. — Ваши слуги не оставили ни одного клочка не исследованным. Тропинки, дороги, даже чаща лесная, и та была обыскана. Но все было напрасно, потому что все это время оранжевое саше покоилось у меня в кармане.
— Неправда! — горячо воскликнула она. — Вы опять лжете, по своему обыкновению!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62