У вас тут есть стража. — Он указал на сержантов, которые не знали французского и не понимали ни слова. — Есть церкви и священники, так что же вам бояться каких-то там бандитов?
— Это банда англичан, — упорствовал консул. — У них были боевые луки.
— Однако, как бы там ни было, для меня это ничего не меняет. Повторяю: я проделал долгий путь, устал, проголодался и истомился от жажды.
— Отец Медоуз позаботится о тебе, — сказал консул.
Он подал знак своим сержантам и, сопровождаемый ими, вышел из церкви на маленькую площадь.
— Беспокоиться не о чем! — объявил консул толпе. — Наш гость — монах. Божий человек.
Маленькая толпа разошлась. Сумерки окутали церковную колокольню и сомкнулись вокруг крепостных стен замка. В Кастийон-д'Арбизон пришел божий человек, и городок мог спокойно спать.
* * *
Божий человек, уминая капусту с бобами и соленым беконом, рассказал отцу Медоузу, что он совершил паломничество к гробнице Святого Иакова, что в Сантьяго-де-Компостела, в Испании, и теперь держит путь в Авиньон за новыми распоряжениями от начальников. Никаких отрядов, ни английских, ни чьих-то других, ему по дороге не попадалось.
— Мы не видели англичан уже многие годы, — промолвил отец Медоуз, поспешно сотворив крестное знамение, чтобы отвратить упомянутое зло, — хотя до этого они у нас похозяйничали.
Монах, уминавший капусту, не проявил к этому известию ни малейшего интереса.
— Мы платили им подати, — продолжил отец Медоуз, — но потом они ушли, и ныне наш сеньор — граф де Бера.
— Надеюсь, он благочестивый человек, — сказал Томас.
— О, очень набожный, — заверил его священник. — У него в церкви хранится солома из Вифлеема, из яслей младенца Иисуса. Вот бы посмотреть, хоть краешком глаза!
— А в вашем замке, наверное, стоит его гарнизон? — между делом поинтересовался монах, проигнорировав более интересную тему о соломе, служившей ложем младенцу Иисусу.
— Конечно, — подтвердил отец Медоуз.
— И эти солдаты ходят к мессе?
Отец Медоуз замялся, но соврать так и не решился, а потому остановился на полуправде.
— Некоторые ходят.
Монах отложил деревянную ложку и устремил на смущенного священника строгий взгляд.
— Сколько их? И сколько же человек ходят к мессе?
Отец Медоуз пришел в смятение. Появление доминиканцев всегда приводило приходских пастырей в смятение, ибо «псы Господни» славились беспощадной суровостью в искоренении ереси, и если этот рослый молодой человек донесет своим начальникам, что народ Кастийон-д'Арбизона недостаточно набожен, сюда может нагрянуть инквизиция. С орудиями пыток и прочими прелестями.
— Гарнизон состоит из десяти человек, — пролепетал отец Медоуз, — и все они добрые христиане. Как и вся моя остальная паства.
— Так уж и все? — скептически хмыкнул брат Томас.
— Стараются, как могут. Только...
Он снова замялся, очевидно, пожалев о чуть не сорвавшемся с языка уточнении, и, чтобы скрыть неловкость, встал и подбросил полешко в маленький очаг. Порыв ветра залетел в дымоход, по комнатушке заклубился дым.
— Северный ветер, — сказал отец Медоуз, — он всегда приносит первые осенние холода. Зима-то уж не за горами.
— Так что же — «только»?
Монах все-таки заметил его колебание.
Отец Медоуз, садясь на место, вздохнул.
— Есть тут одна девица, из нищенствующих. Сама она, слава богу, родом не из Кастийон-д'Арбизона, но находилась здесь, когда умер ее отец. Настоящая нищенствующая.
— Вот уж не думал, что нищенствующие попадаются так далеко на юге, — промолвил монах.
Так называемые «нищенствующие» были не просто безобидными нищими или попрошайками. Эти опасные еретики отрицали Святую церковь, проповедовали общность имущества и отвергали необходимость труда, утверждая, что, коль скоро все сущее даруется Богом, все блага должны быть равно и свободно доступны для каждого. Поэтому церковь, ограждая себя от подобной заразы, ловила нищенствующих и отправляла их на костер.
— Они ведь бродят по дорогам, — указал отец Медоуз, — вот она и забрела к нам, ну а уж мы спровадили ее на суд епископа. Девицу признали виновной, и теперь она снова здесь.
— Снова здесь? — возмущенно воскликнул монах.
— Ее препроводили сюда для сожжения, — поспешно пояснил отец Медоуз. — Казнь должны осуществить светские власти. Епископ хочет, чтобы народ увидел ее смерть и порадовался избавлению от зла.
Брат Томас нахмурился.
— Ты говоришь, что она была признана виновной в ереси и отправлена сюда на смерть, между тем она еще жива. Почему?
— Ее должны сжечь завтра, — зачастил священник. — Я ожидал отца Рубера. Он доминиканец, как и ты, и именно он уличил эту девицу в ереси. Может быть, он приболел? Так или иначе, я получил от него письмо, в котором объясняется, как следует разложить и разжечь костер.
Брат Томас презрительно скривился.
— Тоже мне наука! Тут всего-то и нужно, что охапка дров, столб, лучина для растопки да проклятый еретик. Так чего же еще тебе не хватает?
— Отец Рубер настаивал, чтобы мы использовали маленькие вязанки прутьев и чтобы устанавливали их стоймя. — Священник проиллюстрировал это требование, сложив свои пальцы вместе, как стебельки спаржи. — Связки прутьев, написал он мне, и все концами вверх, ни в коем случае не плашмя. На этом он особенно настаивает.
Брат Томас понимающе усмехнулся.
— Это чтобы огонь горел ярко, но не слишком жарко, да? Она будет умирать медленно.
— Так угодно Богу, — сказал отец Медоуз.
— Медленно и в ужасных мучениях, — повторил монах, смакуя эти слова. — Воистину, Богу угодно, чтобы так умирали еретики.
— Я так и устроил, как было велено, — слабо добавил отец Медоуз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19