Господи, какая жизнь. И такую жизнь (пауза) ликвидировали. Если бы наше правительство принцесскую жизнь знало, разве бы оно так поступило? «Но любовь похожа на мираж, и в спальню вошел герцог». Ну сейчас начнется история. Ужасно характерный мужчина этот герцог, кого ни встретит – сейчас обругает.

Явление второе

Настя, Иван Иванович. Иван Иванович входит.

Настя. «Мерзавец, вскричал герцог. Тебе не место в этой комнате».
Иван Иванович. За что вы меня так, Анастасия Николаевна?
Настя. «Мерзавец, ты лишаешь меня чести за моей спиной».
Иван Иванович. Ей-богу, нет, Анастасия Николаевна, честное слово, вам показалось.
Настя. Ах, Иван Иваныч!
Иван Иванович. Поверьте, Анастасия Николаевна, что честь женщины не пустой звук для меня, это цель моей жизни. Но я чувствую, Анастасия Николаевна, нравственную потребность опереться о женскую душу.
Настя. Что вы такое говорите, Иван Иваныч.
Иван Иванович. Поймите, Анастасия Николаевна, я человек холостой и белье мое штопать некому, к тому же вы женщина полная и можете дать человеку забвенье.
Настя. Я, Иван Иваныч, барышня молоденькая, и мне этого понимать нельзя.
Иван Иванович. Вы, пожалуйста, не думайте, Анастасия Николаевна, что у меня усы, душой я, Анастасия Николаевна, настоящий ребенок.
Настя. Ах, зачем, зачем же… Усы – это божий дар. Но только вы напрасно, Иван Иваныч, их шиворот-навыворот носите.
Иван Иванович. То есть как это – шиворот-навыворот?
Настя. Вы их, Иван Иваныч, вниз опускаете, а вы их, Иван Иваныч, лучше вверх поднимите, тогда для глаз совершенно приятней будет.
Иван Иванович. Мужские усы, Анастасия Николаевна, нуждаются в женской ласке, без этого они правильно произрастать не могут, но придайте вы им вашими ручками правильное направление – и они будут пребывать в вечном блаженстве.
Настя. Ах, что вы, Иван Иваныч, я не сумею.
Иван Иванович. Сумеете, Анастасия Николаевна, ей-богу, сумеете.
Настя. Нет.
Иван Иванович. Да вы только попробуйте.
Настя. Ах, зачем я буду чужие усы пробовать.
Иван Иванович. Хотя бы для любопытства, Анастасия Николаевна.
Настя. Уж разве только для любопытства, Иван Иваныч. Но вы, пожалуйста, из-за этого чего не подумайте.
Иван Иванович. Я, Анастасия Николаевна, никогда ничего не думаю.
Настя. В таком разе извольте. (Пауза.) Между прочим, они у вас нисколько не поднимаются.
Иван Иванович. Как то есть не поднимаются?
Настя. Должно быть, они от рождения такие.
Иван Иванович. А вы пальчики послюнявьте, Анастасия Николаевна.
Настя. С удовольствием.
Иван Иванович. Поверьте, Анастасия Николаевна, что вы проникаете мне через усы в самое сердце. (Хочет ее обнять.)
Настя. Милорд, вы забываетесь.
Иван Иванович. Простите меня, это был безумный порыв. Но знайте, Анастасия Николаевна, что я за любовь ничего не побоюсь, если вы хотите соединиться со мной навеки, я согласен.
Настя. Ваша личность мне очень мало знакома, и я знать не могу – может быть, у вас где-нибудь даже дети есть.
Иван Иванович. Дети, Анастасия Николаевна, не позор, а несчастье. А если вы что-нибудь против моей наружности имеете…
Настя. Ах нет, наружность у вас очень пропорциональная.
Иван Иванович. Или, может быть, касательно того, как я одеваюсь?
Настя. Ах, что вы!
Иван Иванович. То если вы взглянете на мой галстук, вы убедитесь воочию, что я одеваюсь с большим комфортом.
Настя. У вас галстук очень красивый, только зачем вы его вместе с лапшой завязываете?
Иван Иванович. Как – с лапшой?
Настя. Вот-с, Иван Иваныч, кусок настоящей лапши.
Иван Иванович. Ах, мерзавец!
Настя. Вскричал герцог.
Иван Иванович. Что?
Настя. Это у меня вырвалось. Но кого вы, простите за выраженье, так обозвали?
Иван Иванович. Как кого? Конечно, Павла Сергеевича.
Настя. Павла Сергеевича!
Иван Иванович. Между прочим, скажите, пожалуйста: когда ваш Павел Сергеевич в партию поступить успел?
Настя. Они у нас, Иван Иваныч, ни в какую партию не поступали.
Иван Иванович. Как – не поступали?
Настя. Очень обыкновенно.
Иван Иванович. Не поступали? Скорей говорите, куда вы лапшу с моего галстука положили.
Настя. На пол, Иван Иваныч.
Иван Иванович. На пол! Да где же она?
Настя. Вы напрасно ищете, Иван Иваныч, потому что лапшу у себя под ногами кушать для желудка очень опасно.
Иван Иванович. Вы мне ее, пожалуйста, поскорей возвратите, а я сейчас. (Уходит.)

Явление третье

Настя одна.

Настя. Как они деликатно свои чувства изображали, и вдруг – лапша. Да вот она, кажется. Подумать только, что такой маленький кусочек теста и может разбить мечту.

Явление четвертое

Настя, Иван Иванович.

Иван Иванович (входит, на голове горшок). Ну что, нашли?
Настя. Господи, Иван Иваныч. Зачем вы горшок себе на голову надели?
Иван Иванович. Тсс! Тсс! Ради бога, не говорите, что я его надел. Пусть все думают, что я его не снимал.
Настя. Как – не снимали? Да разве вы, Иван Иваныч, вообще-то, в горшке живете?
Иван Иванович. Временно-с принужден. Но где же лапша моя, Анастасия Николаевна?
Настя. Вы прежде с нее, Иван Иваныч, грязь тряпочкой оботрите.
Иван Иванович. Наоборот, Анастасия Николаевна, чем больше, тем лучше. Пусть беспристрастное правосудие увидит, как бывшие домовладельцы втаптывают в грязь трудолюбивого обывателя посредством молочной лапши.
Настя. Куда же вы в таком виде, Иван Иваныч?
Иван Иванович. В милицию, Анастасия Николаевна, в милицию. (Уходит.)

Явление пятое

Настя одна.

Настя. В милицию. Иван Иваныч! Иван Иваныч! Ушел! Ясно, что человека в таком головном уборе из милиции обратно не выпустят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19