Все честь, честь! А нашкодили и сказать боятся, как детишки! Потому небось и того, Мартынова, не тронули… У мужиков и то чище: коли ты товарища ссадил, то и я тебя, ни на что не погляжу!.. Эх, благородные!..Второй. Истинно так, вашество… Входит Андрей Соколов с подносом и вином. Плачет. Соколов (Столыпину). А тогда-то на станции, помнишь, батюшка, монету бросали: сюда ехать или на линию? Он еще так и запрыгал: в Пятигорск! в Пятигорск!.. А упади орлом-то монета, в отряд бы ушли… Господи, как не уберегли-то!..Столыпин. Помню, старый, помню. Я все помню. Возвращается Пушкин. Судьба!.. С монетой – это доподлинно. Но еще было иное. (Трубецкому.) Помнишь, Сергей? Он рассказывал? Как из Петербурга ехать последний раз, он шутя на Пять углов ходил, к ворожее…Пушкин. Ну? К Александру Македонскому? (Всем.) В Питере все ее так зовут: Александр Македонский! Между нами, брат-то к ней тоже ходил, это она брату предсказала: погибнешь, мол, от «белого человека».Голицын. Ворожея? Пушкину? Я не слыхал.Пушкин. Вот те крест! Погибнешь, мол, от белого человека…Голицын. Чудо1 И Пушкин и Лермонтов к одной вещунье ходили!..Столыпин (все так же горько). Ну вот, и Мишелю наворожила: в Петербурге, мол, тебе больше не бывать, а отставка ждет такая, – он ведь все отставку хлопотал, – после какой и просить будет нечего…Голицын. Экая ведьма!Трубецкой. В сам деле. Так и сказала. Мишель смеялся, а поверил. А, Монго?… Эх, коли попаду еще в Петербург, схожу тоже. Я в судьбу верю. Вошел Бенкендорф. Пушкин. Что не верить. Примеров довольно. Явись теперь еще у нас поэт, тож загодя скажу ему судьбу, без ворожеи. Как чуть вышел человек надо всеми, как сказал иное, чем все, так уж и гляди за ним, хоть ставку ставь: что-то с ним сделается. Где Грибоедов? Где Пушкин? Марлинский? Где Лермонтов?Бенкендорф (от двери). Одоевский. (Тихо.) Рылеев.Голицын. Ну, господа, господа! Не стоит!Трубецкой. Чаадаева безумцем объявили.Столыпин. А к Мишелю? После «Смерти поэта» тоже старшего гвардейского медика послали: проверить, в уме ли?Голицын. Ну полно, господа! Пауза. …Гении наши в простожитии тоже не мед: то одно ему в ум вскочит, то другое. Хоть о покойниках не говорят дурно, но у таланта нашего желчи-то хватало. Не дразни он Мартына изо дня в день…Бенкендорф. Да меня пусть бы хоть ударил, неужели б я руку поднял на него!Пушкин (Голицыну). Так и Дантеса простим, Владимир Сергеич!Голицын. Ну, уж вы хватили, господа! Неужто сам-то ни чуточки не виноват? Эдак, по-вашему, выходит, что таланту все можно? Талант будто и не человек? В таком разе пусть и не живет как человек. Не ест, пе пьет, не женится. Только так можно избегнуть всех опасностей жизни. Да и самой жизни. Но если поэт избегнет жизни, что станется?Трубецкой. Да что – талант, талант! Товарищ у нас погиб. Это больше таланта. Скажи, Монго? Столыпин не отвечает. Бенкендорф. Талант выше всего.Пушкин. Не выше чести. Пушкин ради чести – глазом не моргнул – все на карту поставил.Трубецкой. Судьба! Я в судьбу верю.Голицын. Не судьба, а норов такой: в огонь кидаться! Разве не хотели его остановить? Разве не предлагали испытать мелкое это дело разумом, а не чувствами? Да где! (Пушкину.) Пушкин! Пушкин мудрее был, однако тоже не остановился, сам говоришь…Пушкин. Мудрее? Полно!..Бенкендорф. Да, поступи он не так, он уж был бы не Пушкин!..Голицын. У вас выходит, коли ты талант – все позволено! Ты мне будешь в глаза плевать, а я утирайся да приговаривай: плюй, бог с тобой, ты у нас солнышко, а я – пыль…Бенкендорф. Но коли ребенок оскорбил меня, я его не убью, не так ли?Столыпин. Это Мишель – ребенок? Все слегка смеются. Бенкендорф. Нет, погодите… Я… нет… сейчас…Голицын. Будет, юнкер! Что за наивность!..Бенкендорф (горячо). Нет, я хотел выразить, что вопрос гуманности не решить таким путем. Всякий человек – проявление гения. Бог посылает нам великого человека, чтобы мы осознали ценность любого.Трубецкой. Ну вот, уже и великого!Бенкендорф (продолжает). …На этих людях, которых не заменить, не создать заново, бог учит нас любви к друг другу. Входит Дорохов, он с мокрой головой. Дорохов. Бог, бог! Кто тут про бога? И в бога и в черта!..Голицын. Погоди, Дорохов, погоди! Тут юнкер проповедь читает, как таланты надо беречь. Оскорбил, скажем, тебя талант, а ты ему ручку поцелуй.Дорохов. Талант? Да! А что? Правильно! Оберечь не грех! Коли сами себя не берегут. Вызвал Мартышка Лермонтова, потерял совесть, – убить Мартышку!Бенкендорф. Вот!Голицын (смеется). Ну-ну! Хватил!Дорохов. Хватил? А если (кричит врастяжку) наемный жандарм вызвал бы? Жандарму б тоже Мишеля под Машук отвезли и на шести шагах поставили?Все. Ты что?– Ты что говоришь, Дорохов!– Тише!– Окна закройте!– Как он смеет!Дорохов. Пустите!.. Не видите ни черта! Других берегут, а этих не берегут… Почему? Ну-ка, картель сделай военному министру графу Чернышеву? А? Голицын затворяет окна. А ну-ка вызови Нессельроде! Дубельта! Или вон однофамильца нашего юнкера!..Все. Дорохов! Дорохов! Сбесился!Дорохов. Оберегут их? Обе-ре-гут!.. (Яростным шепотом.) А государя оберегут?… (Падает на диван.) Вина!..Голицын. Это слишком! (Берет фуражку.) Все ошеломлены. Бенкендорф наливает бокал, подносит Дорохову, тот выпивает залпом. Дорохов (всхлипнув). И из-за чего? За что? За шуточки? За насмешки? За шуточки таких дуэлей не условют! А тогда условют, когда сволочь, когда сволочи… (Задыхается.) Сволочь знает, когда можно, а когда нельзя!..Трубецкой (Столыпину). Что он говорит, Монго? Столыпин машет рукой: оставь, мол. Голицын. Мне пора, господа! Лев Сергеевич, а ты?Пушкин. Иду, иду тоже… Дорохов, ну что теперь кулаками-то махать?Голицын. И других винить! Всяк сам свою пулю ловит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16