Здание, отгороженное от мира высоким глухим забором, -- немного отступя от шоссе, возле завода "Нефтегаз". Внутри -- чертежные залы, лаборатории и жилые помещения. Все -- и заключенные и надзиратели -- одеты в приличные шевиотовые костюмы и рубашки с галстуками. Работают двенадцать часов в день, иногда и дольше (после окончания войны официальный рабочий день в спецтюрьмах был сокращен до девяти часов). Разговоры между заключенными допускаются исключительно на служебные темы. Кормят трижды в день в общей столовой, причем и количество и качество пищи не сравнимо с тюремным или лагерным рационом -- гораздо больше, лучше, вкуснее, -- хотя, с другой стороны, намного хуже, скажем, английского тюремного меню. Живут заключенные по-разному, в зависимости от "ранга" -- иерархичность советского общества остается и там. Наиболее "важные" имеют отдельные комнаты, другие живут по три-четыре человека, третьи -- в больших общежитиях. Но все равно: у каждого отдельная койка, а не двухэтажные "вагонки" как в лагерях и тем более не нары "впокат" как в тюрьмах. Есть библиотека с художественной литературой, есть ларек, где на заработанные или полученные по переводу деньги можно покупать дополнительную еду, мыло, сигареты нескольких сортов.
С другой стороны, кое в чем жизнь в спецтюрьме хуже лагерной. Так, в нерабочее время обитателям разных комнат (там не применяли слово "камера") запрещалось общение между собой. Свидания с родными давались раз в три месяца, причем на свидание заключенных возили в Таганскую тюрьму и под страхом дополнительного восьмилетнего срока им запрещалось говорить родным, где они на самом деле живут и работают. Резко ограничивалась и переписка.
Вот в таких условиях лучшим представителям советской технической интеллигенции предлагалось напрягать свои творческие силы для дальнейшего усиления того режима, который без всякой вины засадил их в тюрьму. И они напрягали! За десять лет до Королева в той же спецтюрьме сидел, например, крупнейший теплотехник страны профессор Рамзин со своими сотрудниками -- в том числе профессором Шумским, у которого я в свое время (после его освобождения) изучал теорию тепловых установок. В тюрьме Рамзин создал наиболее совершенный тогда паровой котел -- прямоточный. Даже Сталин после этого "смилостивился" и выпустил Леонида Рамзина на свободу, где тот вскоре и умер.
Королев попал в спецтюрьме в знакомую компанию -- ему подобрали конструкторское бюро из числа уцелевших старых ракетчиков. Я говорю "старых", хотя в момент перевода в тюрьму Королеву было всего 36 лет, а большинство его подчиненных были еще моложе. Среди них выделялся большими способностями Л. А. Воскресенский -- впоследствии заместитель Королева в работе над спутниками и пилотируемыми космическими кораблями. Тогда Воскресенскому едва исполнилось тридцать, и он был уже "старым арестантом". В 1965 году, на год раньше Королева, 52-летний Воскресенский скончался -тюрьма ведь не способствует долголетию. Ему устроили пышные похороны на "правительственном" Новодевичьем кладбище в Москве -- но так и не написали ни слова о том, что же за человек умер. До сих пор фамилия "Воскресенский" ничего не говорит рядовому советскому гражданину, и этот гражданин сильно удивился бы, услышав, что сказал над гробом Воскресенского сам Королев: "Если бы не ум и талант покойного, мы никогда не запустили бы спутник раньше американцев".
Новое "тюремное конструкторское бюро" Королева занималось разработкой реактивных ускорителей к серийным боевым самолетам. Предполагалось, что такие ускорители, установленные под крыльями истребителя или бомбардировщика, смогут резко увеличить скорость самолета в нужный момент, а также сократить разбег перед взлетом. В дальнейшем идея реактивных ускорителей к поршневым самолетам развития не получила, но тогда была очень модной. Королев превратил спецтюрьму в огромную мастерскую и делал там образцы ускорителей целиком, до последнего винтика. Но он заявил начальству, что вся работа будет абсолютно бесполезной, если ему не разрешат выезд на испытания. Только наблюдение за тем, как ведет себя ускоритель в полете, позволит создать работоспособный серийный вариант. В конце концов, Королеву это разрешили, и он под конвоем офицера госбезопасности стал выезжать в Кратово под Москвой, на аэродром Летно-исследовательского института, где летчик-испытатель Васильченко опробовал ускорители в воздухе.
В советской печати есть исключительно ценное свидетельство о встрече с Королевым-заключенным на испытательном аэродроме. В журнале "Новый мир", а затем отдельной книгой в 1965 году в Москве были опубликованы записки знаменитого советского летчика Марка Галлая "Испытано в небе". Автор рассказывает, как, приехав однажды "еще во время войны" (а значит, по смыслу фразы, в конце войны) на аэродром, увидел в воздухе самолет, "из хвоста которого вырывалось ревущее пламя". Галлай стал расспрашивать, что случилось: "не люблю огня на самолете", -- пишет он. Ему объяснили, что ничего особенного -- это Васильченко испытывает жидкостно-реактивный ускоритель.
Самолет с огненным хвостом благополучно сел, после чего Васильченко представил Галлаю конструктора ускорителя. Цитирую дальше по тексту:
"-- А вот он, конструктор, -- ответил Васильченко и показал мне на плотного, среднего роста человека, одетого в несколько странный, особенно для летнего времени, костюм: куртку и брюки из какого-то черного 'подкладочного' сатина.
И в тот же миг я узнал этого человека. Нас познакомили еще за несколько лет до начала войны, но после этого встречаться нам -- отнюдь не нашей воле!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49