В один из таких дней она вернулась домой с одной такой прогулки и остановилась в дверях, увидев перед собой Джейсона – без рубашки, с мерцающей в одном ухе серьгой. Они стояли, глядя друг на друга, и она не нашла в себе сил, чтобы устоять перед ним; она рухнула ему на грудь, его руки обняли ее, он склонился над ней, и она могла только бормотать: «Красавец. Красавец» – снова и снова, сама не понимая, что говорит это вслух. В это мгновение она поняла, что все клятвы, данные ею в роддоме, были тщетны, что она до смерти влюблена в его красоту – больше, чем осознает свою собственную, – что она без ума от взглядов, которые кидают на него другие женщины, что она без ума от его божественного отражения в их глазах; и тогда он занялся с ней любовью. После она нежилась в постели, царапая ногтями его грудь, пока ее внимание не привлек плач ребенка. Она вышла в коридор, забрала Жюля у Марты, принесла его в комнату, подняла в воздухе перед мужем и сказала: «Вот твой сын».
Джейсон безмолвно смотрел на младенца с постели, и тогда Лорен опустила Жюля к ногам отца. Джейсон глядел на ребенка, не имея ни малейшего представления о том, как реагировать, – словно, упустив из виду ее беременность и пропустив рождение ребенка, он внутренне отказался и от своего отцовства. Он знал, что он отец мальчика, но не чувствовал этого. Джейсон перевел взор с Жюля на Лорен.
– Мне скоро нужно будет вернуться обратно на Восток.
– Когда? – спросила она, падая духом.
– Скоро.
Он наблюдал за ребенком и, не сводя с него глаз, сказал:
– В Филадельфии будут гонки, очень важный турнир. Важно там хорошо отметиться.
Возможно, он не хотел извиняться или просто не сознавал, что нужно. Через три недели он уехал. Она снова начала писать письма. Дни растянулись в недели, в целое лето, первое лето – из многих – без него. Одной растить ребенка было трудно, но она понимала, что, не будь Жюля, она бы не вынесла одиночества бульвара Паулина, где никто не показывался на улицу, кроме как на похороны умерших детей. Она сидела с Жюлем в квартире Марты, ребенок лежал на полу, перед ними троими мерцал телевизор, излучая изображение человека, ступающего на Луну. Первые шаги на Луне показывали снова и снова, и тогда она в первый раз заметила, что Жюль чем-то увлекся – телевизором и этими кадрами. Он глядел на них настороженно и сосредоточенно, совсем не двигаясь.
Она долгое время не получала писем от Джейсона, и вдруг как-то вечером телефон в коридоре зазвонил; спросили ее. Они немного поболтали, обменялись новостями, но она была смутно уверена, что этот звонок не просто так, и только когда она много раз переспросила его, вновь и вновь, не получая ответа: «Когда ты приедешь домой?» – она поняла, что он собирается что-то сообщить ей.
– Джейсон, – сказала она.
– Приеду не скоро.
– Очередные гонки? – спросила она и тогда узнала, что по-своему он был ошеломляюще честен.
– Нет, не гонки, – ответил он.
Она промолчала полминуты, прежде чем спросить:
– А что тогда?
– Моя… личная ответственность, – сказал он.
Он начал говорить, объяснять, и в середине разговора она вдруг поняла, что все еще смутно слышит его слова, кивает, соглашаясь с тем, что он ей говорит. Свет в коридоре выключился – он автоматически выключался через несколько минут, – и еще через несколько минут вышла Марта и включила свет, услышав голос Лорен в коридоре. Марта улыбнулась и помахала рукой, но Лорен не видела этого, она не замечала почти ничего.
– Это мой ребенок, – категорически заявил он. – Я должен быть с ней, когда она родит ребенка.
И она ответила ровным голосом:
– Да, конечно. Конечно же, ты должен быть с ней. Так и нужно сделать.
В какой-то момент, когда он замолчал, она спросила его: «Ты хочешь быть с ней?» – и он ответил, что нет.
– Конечно, – повторила она. – Конечно, тебе нужно остаться с ней.
Свет снова выключился, и он ответил: «Вернусь, когда будет возможность», а она лишь кивнула, вовсе не слыша его. Она повесила трубку. Она постояла секунду в темноте, и свет включился и снова осветил Марту.
– Лорен? – сказала Марта.
Лорен развернулась и пошла обратно к себе, а у себя не взглянула ни на Жюля, ни на что иное. Она постояла у окна – огни Колумбус-стрит лились мимо нее в сторону залива, – а потом наконец достала кошелек, положила его в сумочку и вышла из комнаты, оставив Жюля на кровати. Марта все еще стояла в коридоре. Она спросила, все ли у Лорен в порядке. Лорен ничего не сказала, и Марта оглянулась на ее дверь.
– Мне присмотреть за ребенком? – спросила она. Лорен не ответила.
Через сорок минут Лорен была в аэропорту. Позже она так и не вспомнила, как туда попала. Она купила билет на самолет. Как ей казалось, она покупала билет в Канзас. Она сидела в вестибюле, дожидаясь своего рейса, и, пока ей снова слышался его рассказ – теми же словами, что и по телефону, – в него вклинился голос, объявляющий посадку на ее рейс. Через десять минут она была в самолете. Через час и десять минут – в Лос-Анджелесе.
Она вышла из здания аэропорта, все еще воображая, что она в Канзасе. В такси бездумно пялилась в окно, глядя на высокий бурьян. Вышла из такси на углу Сансет-Стрип и Ла-Сьенега и направилась по Стрипу на запад. Был час ночи. Она не знала, сколько времени. В голове ее, снова и снова, как и в аэропорту, вертелись слова, которые он сказал по телефону; она не слышала ни бренчащих гитар, ни мужских голосов, окликавших ее. Она не столько думала о том, что он сказал, сколько просто слышала его слова – снова и снова; она не размышляла о его предательстве, не приходила в ярость от того, что он решил присутствовать при рождении своего незаконного ребенка, хотя не счел нужным быть рядом, когда рожала его собственная жена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86