– Утки готовы, господа! – доложил Абориген и, стянув с головы лопоухую шапку, сделал подобие реверанса.
…Коль утки приготовлены, шибают духом сладостным, приспело время верное всем выпить на крови. Вновь стопочки заполнены, и предназначен каждому особенный кусок: нога – в охоте ходкому, а шейка – любопытному, прожорливому – зоб, а коль душа мечтательна – тебе подходят крылышки, а умным – голова.
Посасывая крылышко, Полудин с интересом вслушивался в живой охотничий разговор.
– Как ни говорите, а болотная птица все же послаще водяной, – сделал затравку Николай.
– Это какая болотная? – спросил Полковник.
– Ну какая… – хмыкнул всезнающий егерь. – Дупель, вальдшнеп, зуёк…
– Зуёк – куличок, что ли? – уточнил Полковник.
– Да. Той же породы, – согласился Николай.
– Не понимаю – какой навар из такого воробья? – удивился Петрович.
– Какой навар? – Николай выразительно взглянул на Полковника. – Съешь за милую душу и пальчики оближешь.
– А я слышал, дрозды-рябинники хороши, – подал голос Абориген, покусывающий осторожно, краешком рта, мясистую ножку. – Особенно по осени. У них в ту пору глаза от жира заплывают.
– Заплывают!.– стараясь выглядеть серьезным, согласился Николай. – Как у тебя с похмелья!
Охотники грохнули.
Слово взял трогательно захмелевший Василий:
– Витька правильно говорит. Дрозды – пища римских императоров. Я читал…
– Да ну? – Витёк удивлённо покрутил головой по сторонам – он словно выискивал, не обнаружится где-нибудь поблизости рябиновый дрозд алешунинской прописки, вполне достойный императорского стола.
– Ты слышал про пиры Лукулла? – вдруг спросил Василий Аборигена.
Витёк чуть не подавился:
– Какие еще пиры?
– Ну, собираются у Лукулла на даче всякие там императоры. Нерон, Калигула… Лукулл у них – консул, ну вроде бы как глава областной администрации. Он перед столичным начальством, естественно, шестерит. С одной стороны, ему надо императоров уважать, а с другой, кое-какие делишки утрясти за рюмкой… – Василий споткнулся на винном ассортименте. – В общем, пили всякую кислятину. Сухое, полусухое.
– Водку еще не изобрели, – посочувствовал Абориген.
– Какая там водка! – продолжал Василий. – Народ был послабже нашего. На чем я остановился?
– Собрались и начали пить… – напомнил Абориген.
– Да-да, собрались. Закуски – море. Индейки, фазаны и конечно дрозды.
– Ел я дроздов! – важно сказал Полковник. – И скажу тебе: ничего особенного. Горчат.
– Горчат? – спокойно переспросил Василий. – Естественное дело: наши горчат. А как им не горчить? Наедятся дикой рябины, можжевеловых ягод – вот и горчат. А римский дрозд на винограде жирует. Такое мясо!..
– И сахарить не надо! – пошутил Абориген.
Василий как будто обиделся:
– Я что, сам сочинил?
– Да верим! Чего там! – поддержал Витёк, охаживая рукавом залоснившийся рот. – Императоры не дураки!
– С жиру бесились, – сказал Николай.
Слушал Полудин прибаски с прикраскою и, отдыхая душой, прикидывал, как может завершиться сегодняшний денек: хорошо бы отстоять вечёрку с Квиткой на берегу, приучая собаку к живому поиску, а потом вдоволь посидеть под звездным небом у охотничьего костра, обладающего чудесным свойством разглаживать на лице самые глубокие, самые ломкие морщины.
Но неслучайно говорится: «Человек предполагает, а Господь располагает». После обеда, когда день пошел под уклон, радующая теплом и светом погода явно закапризничала. На востоке заклубились синие дождевые тучи, повеяло знобким холодком, и незаметно пошел-замулил мелкий дождичек, коварный в своей незаметности – человек легко привыкает к такому дождю и, не придавая небесной «росе» должного значения, промокает до последней нитки.
Охотники продолжали упрямо сидеть за столом, надеясь, что в конце концов ветер растащит облака и распогодится. Но не тут-то было: дождь, почти незаметный на воде, принакрыл Озеро голубоватой дымкой, все явственнее шипел в потемневших кустах и деревьях.
Воспрянувшая трава сразу заиграла свежим блеском.
Какая охота в такую мокротень! Полковник, задумчиво покрутив ус, решил, пока окончательно не развезло лесные дороги, отправиться в Алешунино.
Поочередно отворачиваясь от разложенной грудками утвы – «Говори, чья доля?» – по-мальчишески разыграли изумрудно-серые трофеи. Витёк напоследок предложил тост, который мог оставить равнодушными только недвижных: «на ход ноги».
Когда, прощаясь, размашисто били друг другу по рукам, Абориген тихонько, бочком придвинулся к Полковнику и сказал – словно пригрозил:
– А я к вам вечерком нагряну. С гармонью.
Петрович обреченно вздохнул.
3
Лесная деревенька, в которую отправились Полудин с Полковником, досталась Поэту в позапрошлом веке от его отца, отставного майора Алексея Сергеевича Некрасова, горячего псового охотника.
Оставив на несколько месяцев свою петербургскую квартиру, похожую скорее не на жилье писателя, а на обитель закоренелого охотника – всюду штуцеры и винтовки, чучела зверей и птиц, – Поэт уезжал в дальнее именьишко, затерявшееся среди глухих муромских лесов.
После снежных зим в разгар водополья Ока выходила из берегов и, покрыв зыбкой гладью пойменные луга, соединялась протоками, словно пуповиной, со своей старицей – лесным Озером. Быстро прибывающая вода брала деревню в опояс, затапливала бревенчатые бани на огородах, и люди, не желая искушать судьбу, вместе со скотом и птицей уходили на возвышенное место, поближе к двухэтажному барскому дому. Расположившись табором, как цыгане, беглецы грелись возле дымных от сыри костров, промышляли рыболовлей и даже умудрялись охотиться на плотах и лодках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38