Однако претензии Джего все же смутили Кроуфорда: он был по-своему справедливым и беспристрастным человеком. Деспард-Смит ушел сразу после обеда, а мы – Кроуфорд, Гетлиф, Найтингейл и я – отправились в профессорскую. Вина в тот день никто не заказывал, и Кроуфорд, покуривая за кофе трубку, озабоченно сказал:
– Похоже, что миссис Джего действительно прочитала ваше обращение, Найтингейл. Это очень неприятно.
– Очень, – с ухмылкой подтвердил Найтингейл. – Но с другой стороны, чем раньше она узнает, как к ней здесь относятся, тем скорее сделает необходимые выводы.
– Я уверен, – продолжал Кроуфорд, – что никто из наших коллег не мог послать ей эту листовку – такой поступок всякий порядочный человек счел бы весьма и весьма неблаговидным.
Кроуфорд сказал это с явным беспокойством, и несколько минут мы молчали. Потом Найтингейл снова ухмыльнулся.
– А может быть, она просто рылась тайком в бумагах своего мужа и сама нашла то, что для нее вовсе не предназначалось, – предположил он.
– Я уверен, что ваша листовка попала ей в руки не так, – посмотрев на Найтингейла, сказал я.
– А можно узнать, на чем основана ваша уверенность? – спросил меня Найтингейл.
– Миссис Джего пришла ко мне сразу же после того, как прочитала листовку, – ответил я.
– Вполне вероятно. И что же из этого следует?
– Она была слишком потрясена, чтобы говорить неискренне.
– И вы думаете, это может кого-нибудь убедить?
– Я думаю, что вам прекрасно известно, как к ней попала ваша листовка.
Я не сумел поймать его взгляд, однако он не вздрогнул и даже не побледнел. Его волновали только собственные неурядицы. Упомяни я о них – и он стал бы абсолютно беззащитным. Разбудив его зависть, напомнив ему о Королевском обществе или других неудачах, можно было мгновенно превратить его в страдальца. Ничто иное его не задевало. Он не считал свои поступки безнравственными. Он задумывался об их нравственной окраске, только когда его «третировали» как жалкого неудачника. Клеветнические слухи и тайные сплетни представлялись ему самым обычным оружием в предвыборной борьбе. Он был слишком раздерган, чтобы думать о нравственности.
– По-моему, ваше утверждение не слишком доказательно, – сказал мне Кроуфорд. – Вполне вероятно, что эту грубую шутку сыграли с ней ее враги вовсе не из нашего колледжа.
– Вы в самом деле так думаете? – спросил я.
– Если уж говорить откровенно, – ответил Кроуфорд, – то я думаю, что мы обсуждаем бурю в стакане воды. Ни для кого не секрет, что у нее сейчас трудный возраст. А Джего всегда был склонен к преувеличениям. И, однако, я считаю, что нам всем надо вести себя поспокойней. Мне иногда кажется, что нынешние выборы порождают слишком много пустопорожней, но опасной суеты. Нам следует почаще напоминать нашим особенно рьяным союзникам, что в любом деле необходимо соблюдать чувство меры.
Он молча положил на стол свою трубку и заговорил снова:
– В любом замкнутом сообществе люди рано или поздно начинают действовать друг другу на нервы. Я думаю, что Устав должен обязывать всех – или по крайней мере всех неженатых – работников колледжа ежегодно проводить три месяца за границей. Кроме того, я полагаю, что нам надо выработать чрезвычайно строгие нормы взаимной вежливости – и чем скорее мы это сделаем, тем лучше. Я глубоко убежден – во всяком чисто мужском сообществе должен существовать незыблемый кодекс общения, нарушать который не позволено никому.
Я заметил, что Найтингейл слушает бесстрастную речь Кроуфорда с напряженным вниманием и в конце каждой фразы согласно кивает головой. Впрочем, нет, он слушал Кроуфорда с напряженным и почтительным восхищением.
Через несколько минут Кроуфорд собрался уходить и спросил Найтингейла:
– Вы сейчас не очень заняты? А то мы могли бы немного прогуляться.
Утомленное и мрачно озлобленное лицо Найтингейла осветилось радостной и по-юношески благодарной улыбкой.
Удивительно, что я не заметил этого раньше, подумалось мне. Он все еще надеялся на поддержку Кроуфорда при очередных выборах в Королевское общество, и эта надежда, эта вера переросла у него в искреннюю преданность. Ради Кроуфорда он был готов на все.
– Надеюсь, Кроуфорд уймет его, – сказал Фрэнсис, когда мы остались в профессорской одни.
Я не смог удержаться от иронической реплики:
– Кроуфорд рассуждал сегодня поразительно благоразумно.
– Он вел себя поразительно благоразумно, – с раздражением отозвался Гетлиф. – Если ему и в дальнейшем удастся разрешать все наши конфликты с таким же благоразумием, то лучшего ректора нам просто не найти.
– Он мог бы сделать гораздо больше.
– Нельзя сделать больше, имея такие ненадежные доказательства, – возразил Фрэнсис. – Она же на редкость взбалмошная бабенка. Неужели ты считаешь, что Кроуфорд должен верить каждому ее слову?
– Ты-то, насколько я понимаю, веришь.
Ему очень не хотелось в этом признаваться.
– Пожалуй, – после минутного колебания согласился он.
– Ты попал в довольно пеструю компанию, – сказал я.
– В компанию победителей, – уточнил он.
Нет, не получилось у нас приятельской беседы. Я спросил, как идет его работа: он с досадой ответил, что неважно: на мое предложение посидеть у меня за рюмкой вина он сказал, что ему надо спешить домой.

36. Визит к великому знатоку

На другое утро, четырнадцатого декабря, ни Брауна, ни Кристла в колледже не было, и я узнал, что наши противники согласились провести общее собрание, из мимолетного разговора с Винслоу.
– Должен вам сообщить, что восторга у нас это замечательное предложение не вызвало, – сказал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113