Мы помолчали, потом я спросил:
– Когда я вошел, вы говорили обо мне?
Она сбилась с шага и на ходу переменила ногу.
– Не совсем, – ответила она, потупившись, и крепко сжала губы.
– О чем же тогда? – Она не ответила, и я повторил: – О чем?
Она сделала над собой усилие, подняла на меня глаза, и взгляд ее был честным, встревоженным и твердым.
– Вы сами знаете.
– О Шейле?
Она кивнула. Я знал, что Шейла ей не нравится, но спросил, что именно говорили.
– Ничего. Всякую чепуху. Вы же знаете, каковы люди.
Я молчал.
Каким-то несвойственным ей светским тоном, словно обращаясь на вечере к незнакомому человеку, она вдруг добавила:
– Мне очень не хочется вам рассказывать.
– Для меня это еще более неприятно.
Бетти остановилась, положила руку на парапет набережной и повернулась ко мне:
– Если уж говорить, то придется напрямик.
Она понимала, что я разозлюсь, понимала, что я имею право знать. Ей не хотелось портить себе вечер, и в голосе ее, когда она заговорила, слышалась досада на меня за то, что я заставляю ее это делать.
Я попросил ее продолжать.
– Что ж, – она вновь перешла на светский тон, – собственно говоря, уверяют, что фактически она вас бросила.
Этого я никак не ожидал и потому засмеялся.
– Вот уж чепуха!
– Чепуха?
– К кому же, по их мнению, она от меня уходит?
Тем же светским, сдержанным тоном она ответила:
– Говорят, она предпочитает женщин.
Это была чистейшая ложь, я так и сказал.
Бетти удивилась и даже рассердилась, потому что я возразил довольно резко, хотя она, конечно, этого ждала.
Я начал выспрашивать у нее подробности.
– Откуда пошли эти слухи?
– Все так говорят.
– Кто же именно? От кого это исходит?
– Во всяком случае, не от меня. – Она пыталась оправдываться, но мне было не до нее.
Я попросил ее постараться припомнить, откуда пошел слух.
Припоминая, она немного успокоилась; через минуту лицо ее просветлело.
– Уверена, – сказала она, – что это идет от человека, который ее хорошо знает. Она ведь, кажется, у кого-то работает? Не связана ли она с одним человеком… у него такое лягушачье лицо? Он, кажется, букинист.
Робинсон держал когда-то букинистический магазин, но это было очень давно. Я едва поверил своим ушам.
– Робинсон?! – воскликнул я. – Вы имеете в виду его?
– Робинсон? У него красивые седые волосы, с прямым пробором? Он знаком с ней, не так ли?
– Да, – ответил я.
– Значит, это он пустил слух, что она неравнодушна к женщинам.
На углу Тайт-стрит я расстался с Бетти, даже не проводив ее до дому, досадуя на нее за то, что она сообщила мне дурные вести. Чем фальшивее слух, тем больнее он ранит. Всю дорогу домой я злился на Бетти и старался уверить себя, что все это она сама выдумала, хотя я знал ее как честного человека и верного Друга.
Но Робинсон? Это не укладывалось у меня в голове; он не мог так поступить, хотя бы ради собственных интересов. Если Шейла что-нибудь узнает, прежде всего не поздоровится ему.
Сказать ли Шейле? Я решил молчать. Возможно, сама сплетня и не очень ее огорчит, кто знает. Общество, в котором мы жили, довольно терпимо относилось к проблемам пола. И тем не менее сплетня, грязная сплетня таила в себе нечто унизительное и особенно для такого человека, как Шейла. А то обстоятельство, что ее пустил Робинсон, – будь это правда или ложь, – казалось постыдным даже мне, не говоря уже о Шейле. Поэтому мне и хотелось по возможности сделать так, чтобы она ничего не узнала.
И вот, вместо того чтобы рассказать ей все в тот же вечер, я слушал ее просьбы помочь Робинсону. Он собирался весной выпустить три первые книги.
– Быть может, это все, что ему удастся, – сказала Шейла, настроенная самым серьезным образом, – но если они будут иметь успех…
Она хотела сказать, хотя и не кончила фразы, ибо никогда не выражалась так высокопарно, что в этом случае цель ее будет достигнута; она надеялась таким путем сохранить его уважение к самому себе.
Но все оказалось не так просто; из тех иностранных книг, на которые он рассчитывал, ему удалось лишь на одну приобрести права на издание. Почти все радужные мыльные пузыри, что он пускал, сидя за нашим обеденным столом, лопнули, признала она; он всегда слишком увлекался своими планами, если он чего-то очень хотел, ему казалось, что он это уже имеет. Все же в другом отношении он остался верен себе. Ничто не могло заставить его заменить плохими или даже посредственными книгами те, которые, как он воображал, были у него в портфеле. Или что-нибудь стоящее, или ничего.
Не могу ли я помочь ему найти подходящего автора? Среди начинающих многие перебиваются с хлеба на воду, а она знала, что у меня есть друзья среди писателей. Хоть она и понятия не имела о моей работе, да и не притворялась, что имеет, она считала, что я в конце концов должен посвятить себя литературе. Непостижимо, но эта мысль доставляла ей какое-то удовольствие.
Могу ли я помочь Робинсону?
По просьбе Шейлы, я написал от его имени несколько писем; один ответ показался ей достаточно обнадеживающим, чтобы начать действовать. Затем, две недели спустя, я снова услышал о Робинсоне.
Я был в конторе Лафкина, когда раздался телефонный звонок. Резким, взволнованным, явно сердитым голосом Бетти Вэйн спросила, не могу ли я сейчас же с ней встретиться? Очень скоро она сидела в кресле у моего стола и рассказывала, что ей опять не повезло. Ей довелось услышать новые сплетни, и из уважения ко мне она не может утаить их от меня. Она уже знала мой характер по прошлому разу и была уверена, хоть и не упомянула об этом, что я рассержусь на нее за такие новости. И тем не менее она решилась.
Слухи росли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116