– Бабушка просила купить ей мятные таблетки, а я забыла… – Она отпустила Чарлика на пол и, закрыв лицо руками, зарыдала. – А у нее сердце…
Чарлик отряхнулся, как после купания, понюхал мою брючину, взглянул на Катьку и улегся на свой матрасик возле двери.
– Не наговаривай на себя, – тихо сказала моя мама, слезая с табуретки. – Мятными таблетками сердце не спасешь… Фу, как милиционер накурил, надо проветрить…
– Милиционер? – спросил я. – А зачем он приходил?
– Его «скорая» вызвала. – Мама открыла дверь на улицу. – Составил акт о смерти. Так положено.
Неожиданно сестрица утерла слезы, прошагала на крыльцо и крикнула зычным голосом футбольного болельщика: «Мама! Немедленно прекрати!»
Тети-Зинино уханье у забора прекратилось. Катька убрала в карман джинсов платочек и вернулась в кресло.
Из кухни вышел отец.
– Идите, попрощайтесь с бабушкой, – сказал он, бледнея.
– Идите, идите, – покивала мама. – Уже все попрощались. – Она тихо заплакала и в отчаянии махнула рукой.
В коридоре горел тусклый свет. На полу возле бабушкиной двери стояли босоножки, на вешалке светлел плащ. Катька остановилась и закрыла лицо руками, сдерживая рыдания.
– Ну не надо, Катя, – попросил я; мне и без того было страшно.
Катька покивала, вытерла комком платочка слезы, распухший нос и судорожно вздохнула. Я понял, что мне надо идти первым, и взялся за ручку. Дверь, обитая дерматином, тяжело отлепилась, и мы вошли. В комнате стоял полумрак и пахло лекарством. Я пригладил волосы, сел на табуретку и глянул на бледное лицо бабушки. Бабушка видела какой-то дивный сон, который она уже никому не расскажет. Сзади всхлипнула Катька.
На тумбочке возле кровати блестели две ампулы со срезанными горлышками. Стопка, чашка, пузырьки, серебряная ложка… Жирно чернел оборот копировальной бумаги с серыми оттисками строчек. Строгий бланк, исписанный убористым почерком, – «Акт о смерти». На стуле зачем-то лежало круглое зеркало из ванной…
На светленьких обоях, в том месте, куда нужно было перевесить бра, я разглядел карандашный крестик – его несколько дней назад поставила бабушка.
Посидев в оцепенении, я положил ладонь на бабушкину руку – она была холодной, чужой. Я заставил себя поцеловать бабушку в лоб и отошел к окну.
На табуретку села сестра. Она долго хлюпала носом, потом сказала плаксивым голосом:
– Прости, бабуля…
Я стоял, сцепив за спиной руки, и не решался уйти. Я тоже хорош – так и не нашел времени, чтобы перевесить бра к изголовью. Ей было темновато читать, и она страдала, в то время как я гулял со Светкой по заливу и плясал на танцплощадке. А сколько бабушка сделала для меня хорошего!..
– Правда, наша бабушка самая красивая? – неожиданно прошептала сестра с незнакомой интонацией. – Да, она самая красивая, – словно кого-то убеждая, проговорила сестра, и мне показалось, что она тронулась; бывает такое – люди начинают заговариваться от горя, а потом сходят с ума. – Слышишь, бабуля? Краше тебя никого не найти. Правда, Кирилл?
Я кивнул, не оборачиваясь. Слезы накатились сами собой, и мне почему-то не было стыдно, что я плачу.
– Вот, бабуля, а ты мне не верила, – сдавленным голосом пропищала Катька, выскочила в коридор и там разревелась.
Я вновь подошел к бабушке, сел на табуретку и покосился на злосчастное бра в виде тюльпана. Конечно, бабушке было темновато читать. Она мучилась, но читала, терпеливо ждала, когда внук вспомнит про нее и перевесит… Я расплакался и мысленно попросил у бабушки прощения.
Когда я перестал плакать, бабушка все так же смотрела свой дивный сон, и я не был уверен, что она простила.
На улице светило солнце, щебетали птицы. На соседней даче играл приемник. Женщина везла мимо наших ворот малыша в коляске. Малыш теребил панамку и пытался ее сорвать. Удивительно – умерла моя бабушка, и никому нет дела. Мир живет своей жизнью. Вот и я когда-нибудь умру, а все кругом будут есть мороженое, ходить под ручку, купаться на пляже. А что, интересно, будет делать без меня Светка?..
Подошел отец, обнял меня и легонько похлопал по плечу. Тетя Зина, всхлипывая и тяжело ступая меж кочек с черничником, шла от забора. Мама показывала ей издали граненую рюмочку с каплями. Дядя Жора продолжал мрачно сидеть на пеньке, подперев голову руками.
И даже Чарли скорбел в своем уголке, положив голову на лапу и устремив хмурый взгляд на ножку стула.

3

Папа позвонил в больницу, и ему сказали, что машину из морга смогут прислать только во второй половине дня, и посоветовали везти своими силами. Дядя Жора сходил в гараж и приехал на грузовике. Молодой шофер в армейской гимнастерке открыл задний борт и раскидал по углам ящики и колеса. Мы вынесли бабушку на матрасе, положили в кузов и накрыли тонким байковым одеялом, словно отделяя ее от высоких зеленых деревьев, синего неба, солнца, птиц – всего того, что теперь ей не нужно…
Папа с дядей Жорой хмуро сели в кузове, я залез в кабину. Шофер звякнул щеколдами, закрыл задний борт, и мы поехали.
В зеркале заднего вида виднелись неподвижные женские фигуры, печально смотревшие вслед машине.
Мы подъехали к желтому домику морга, и папа с дядей Жорой вошли внутрь. Я вылез из кабины. Сквозь листву деревьев светило солнце, в больничном саду бродили люди в халатах и пижамах, читали на лавочках газеты. День обещал быть жарким, и я представил, сколько народу соберется на пляже, как будут играть в волейбол, бегать в парк за газированной водой и мороженым. На ветку клена села маленькая птичка с серым острым хвостом, заглянула в кузов, где на полосатом матрасе лежала моя бабушка, испуганно пискнула и улетела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47