Теперь из очереди вышли женщины; все они скрылись за одной из дверей, где, по-видимому, находилась контора.
– Певички – отправляйтесь за мной.
Всех, кто остался, – и Хуана Молину вместе с ними – отправили в угол, так что борцы оказались почти над головами музыкантов.
– Сохраняйте спокойствие, – посоветовал Бальбуэна, – сейчас мы отправимся прямо к Марио. Подождите здесь, я ненадолго, – добавил он и растворился в толпе.
Музыкантов, включая всех гаучо, валентино и гарделей, набралось человек пятнадцать. Напротив них за столом расположилось некое подобие жюри – трое судей в прескверном расположении духа.
– Давайте первого, – командует председатель трибунала.
Первый исполнитель стремился быть похожим на гаучо, но гардероб его состоял из предметов весьма разнородных: широкие штаны наездника заправлены в сапоги, в каких ходят пожарные, а шею украшает платок, по всей вероятности, украденный из маминого шкафа. Артист браво берет первые аккорды «Задиры»:

Я в Барракасе известен
как задира и проказник,
но, когда иду на праздник,
я с иголочки одет…

Достаточно. Жюри воспринимает выбор именно этого танго как попытку запугивания. С другой стороны, если использовать специальную терминологию, таким пением только собак пугать.
– Спасибо, следующий, – оглашает жестокий приговор жюри.
В это же время на помосте начинают выступать борцы.
Здоровенные мужики ревут по-медвежьи, а потом, когда они валятся на дощатый настил, кажется, что рушатся дома. Испытание состоит в том, чтобы уложить чемпиона по греко-римской борьбе, знаменитого Волнореза Тонге. Внизу уже отпели свое четверо гарделей и двое валентино; все приговорены к незамедлительному выдворению. С помоста оркестрантов начали доноситься душераздирающие вопли скрипок и виолончелей – там приступили к настройке. В общем, шум стоял оглушительный. Хуан Молина находился здесь в качестве зрителя: он все ждал, что вот-вот появится его импресарио и укажет ему дорогу в кабинет Ломбарда. Зеленый юнец, стоявший в очереди перед ним, только что исполнил «Курю в ожидании». Этот спел на самом деле хорошо. Члены жюри переглянулись между собой, кивнули, и претендент, счастливый тем, что его выбрали, отошел в сторонку. Молина дружелюбно взглянул на юнца, передавая свои безмолвные поздравления. Однако счастливец ответил ему испепеляющим взглядом соперника, который не остановится ни перед чем. С помоста, где состязались силачи, спускались те, кого так невежливо выпроводил Волнорез Тонге. Борцы не соглашались признавать свое поражение с кротостью неудачливых певцов: они яростно спорили с судьями, и если проигравших не удавалось убедить словами, то приходилось прибегать и к грубой силе. Эту опасную работу выполняли четыре гориллы в борцовских трико. В этот самый момент судьи вызывают Молину. Юноша улыбается и начинает объяснять, что он вообще-то дожидается здесь своего коммерческого агента, у которого назначена встреча с Марио Ломбардом. Судьи приветствуют удачную шутку громким хохотом. Да, вот уж отмочил так отмочил! А вызвать симпатию у такого жюри – дело немалое. Когда до Хуана Молины доходит, что это и есть «частное» прослушивание, которого добился его агент, он делает шаг вперед, расчехляет гитару и готовится выдать лучшее, на что только способен. Молина собирался петь «Глаза ее закрылись навсегда», однако он слышал, как незадачливые гардели до него делали ставку – само собой разумеется – на репертуар Певчего Дрозда, и теперь принимает решение круто переменить курс, чтобы не скатиться на пародию. И вот, повинуясь велению обстоятельств, юноша выбирает «Приговор» обожаемого им Селедонио Флореса. Сквозь шум падения тяжелых тел, сквозь рык борцов и немыслимые взвизги инструментов оркестра голос Молины прорубается, как мачете Мачете – нож с широким лезвием для резки тростника.

сквозь заросли. Словно бы на «Рояль-Пигаль» вдруг упало гробовое молчание. Члены жюри впервые поднимают глаза на исполнителя.

Сеньор судья, я родом из предместья,
его судьба – тоскливая беда,
однажды ночью в наш квартал явилась
нужда и там осталась навсегда.

В голосе Молины есть какой-то магнетизм, невозможно не поддаться его воздействию. Некоторые из претендентов, стоящие в очереди следом за Молиной, поворачиваются и уходят, признавая свое поражение; другие же остаются, просто чтобы его послушать.

Лишь один фонарь не гаснет над пустынной мостовой,
одиноко и печально освещает он дорогу.
Это нежность милой мамы, старой женщины простой,
господин судья, ей нужно поклоняться, как святой.

Парень, который уже прошел отбор, скрежещет зубами от ярости. Может показаться, что в словах этой песни нет ничего особенного, но голос Молины превращает их в откровение, от которого хочется плакать.

…вот стою я перед вами, оглашайте приговор…
но когда старушку-маму начинают оскорблять,
господин судья, несложно хладнокровье потерять.

Каждый раз, когда Молина произносит «господин судья», членам жюри начинает казаться, что они в чем-то виноваты, и каждому из них становится невыносимо стыдно. На глаза наворачивается пелена, и в конце концов все трое чувствуют себя ужасными злодеями.

Да, сеньоры, в тишине
суд исполнился печали,
по преступнику рыдали;
по доказанной вине
судьи плакали вдвойне.

Песня заканчивается; в тишине еще слышна вибрация шестой струны. Несколько мгновений спустя трое судей, оставшиеся претенденты, побежденные силачи и даже соперник, которому так ненадолго улыбнулось счастье, – все разражаются восторженными аплодисментами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56