воровской жаргон, сформировавшийся на рубеже XIX и XX вв., обогащенный лексикой прибывавших в город эмигрантов (в особенности итальянцев) и в итоге ставший особым, неофициальным языком портеньо, сильно отличным от традиционного испанского.

могу я болтать,
что репейнику злому под стать
и с шипами, что ранят на деле.
Расскажи мне, голубка, скорей,
как он выглядит, в чем его сила;
но пускай о любви он не знает моей:
ведь душа растеряла все перья,
и в огне полыхаю теперь я,
когда слушаю голос Гарделя.

Ты вертись и на месте не стой,
черный диск граммофона,
сколько раз, чтоб покончить с тоской
своего заточенья,
я стояла у края балкона,
в шаге над пустотой –
но спасал меня от искушенья
этот голос чудесный,
напевал мне: не надо, постой,
как обещано песней,
ты однажды вернешься домой.

Так вертись, заводная, вертись,
как безудержная карусель,
твоей черной трубы лепестки
орхидеей распустятся свежей.
Чтоб от дум одиноких спастись,
я вдохну порошок этот снежный,
и покажется мне: вот откроется дверь,
он войдет – и не будет тоски –
стоит голос услышать, любимый и нежный,
и назвать его имя: Гардель.

А закончив петь, раз за разом ставила пластинку Дрозда.
Утратив всякую надежду сделаться певицей, превратившись в пленницу на самом дальнем краю света, не имея возможности вернуться, со сломленным духом и с порабощенным телом, запертым на тончайшие засовы из этого белого порошка, без которого она уже не могла обходиться, Ивонна, окутанная облаком табачного дыма, не выпуская администратора из-под взгляда своих пристальных глаз, произносит:
– Поговорим начистоту.
Так они и сделали. Потом Ивонна опрокинулась на спину, раздвинула ноги и приготовилась к привычной уже пытке розовыми щечками.
На следующий день, словно в конце концов освободившись из капкана, Ивонна пошла по рукам.
Она вошла в «Рояль-Пигаль», готовая убивать – или погибнуть.

8

Никаких женщин, к восьми утра комнату надо освобождать для уборки – и никакой там музыки. Завтрак в семь. После семи пятнадцати можно не приходить. Обед в час. В час пятнадцать прекращаем подавать на стол. Туалет дольше пяти минут не занимать. После часа пятнадцати ночи чтоб мухи было не слышно, – монотонно излагала галисийка, облаченная в халат, давно утративший свой первоначальный цвет.
Хуан Молина ошеломленно взирал на блестящий пол, его легкие наполнялись запахом щелока. По сравнению с домом на улице Брандсена все это напоминало ему холл отеля «Альвеар». Цена была высокой – три четверти его заработка на верфи, – однако молодой человек готов был ее заплатить. Краем глаза ему удалось увидеть одну из комнат, дверь в которую была не заперта: просторное помещение, кровать с бронзовым изголовьем, ночной столик с лампой, похожей на лампы от Тиффани …лампы от Тиффани… – стиль в дизайне ламп и витражей, который разработал в конце XIX в. американец Луи Комфорт Тиффани (1848-1933), глава ювелирной компании «Tiffany & Co».

, широкое окно с пурпурными шторами, выходящее прямо на улицу.
– Плату вносить с первого по пятое число каждого месяца. За первый месяц – деньги вперед, – женщина произнесла это таким тоном, словно оглашала приговор.
Молине не удалось справиться со вздохом разочарования. Слишком уж просто все начиналось.
– Послушайте, сеньора, у меня еще не было получки… – Молина собирался объяснить галисийке, что заплатит за месяц вперед, как только у него появятся деньги, но женщина неожиданно прервала его:
– Вы мне внушаете доверие. Оставите мне в залог инструмент ваш и часы – тогда мы договоримся. Все равно гитара вам здесь ни к чему.
И тогда в глазах Молины снова появился свет. Он отдал гитару, снял с руки часы – фирмы «Мовадо», с позолоченной крышкой, купленные у уличного барыги, схватил чемоданы и, словно по инерции, двинулся к комнате с открытыми дверями.
– Не туда, идите за мной, – скорректировала его курс галисийка.
По мере того как они продвигались по коридору, огибая внутренний дворик, свежий запах щелока уступал место застарелой зловонной сырости. Незапятнанная чистота стен вестибюля постепенно сменилась грязно-серой облупившейся покраской, из-под которой виднелась штукатурка эпохи Педро де Мендосы …штукатурка эпохи Педро де Мендосы . – Педро де Мендоса-и-Лухан (1487-1537) – конкистадор знатного происхождения, в 1536 г. основал на берегу Ла-Платы город с названием Ciudad de Nuestra Senora del Buen Aire (город Богоматери попутного ветра), которым управлял, пока не умер от сифилиса; тело его было выброшено в море. В 1541 г. конкистадоры покинули поселение, не в силах бороться с постоянным голодом и набегами местных жителей. Только в 1580 г. прибыла новая экспедиция и основала на том же месте Ciudad de Santisima Trinidad у el Puerto de Santa Maria de los Buenos Aires (город Пресвятой Троицы и порт Богоматери Марии попутных ветров). От названия города до наших дней сохранились только два последних слова.

. Вместо блестящего пола – голый неровный цемент. Коридор казался бесконечным, и весь этот путь больше всего походил на медленный спуск из рая в преисподнюю. В конце концов они пришли: комната оказалась деревянным домишком с жестяной крышей в заднем дворике размером два на два метра. Галисийка открыла дверь, провела Молину внутрь, указала на койку у стены и ушла, не забыв напомнить:
– В восемь утра в комнате должно быть пусто.
Хуан Молина зашарил впотьмах, пытаясь отыскать светильник – он вроде бы видел его в изголовье кровати. Нашел, щелкнул выключателем – и ничего не произошло. Молина подкрутил лампочку и попробовал еще раз. Без толку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56