В такие минуты начинаешь чувствовать, что ты опять стал своим в тайге, она перестала тебя дичиться и открывает тайны до этого загадочных шорохов и звуков.
Темно-бурая с белыми крапинками птица размером чуть меньше галки села на елку.
Кедровка. Росин сидел неподвижно, и, не опасаясь его, птица перепорхнула к стволу и забралась в гнездо. «Как обычно, с южной стороны устроила», – отметил Росин и уткнулся в блокнот.
Не успел исписать и трех страниц, а Федор уже вернулся.
– Ты чего забыл? – спросил Росин, заглядывая в лодку. Но в лодке пусто.
– Таган поставить забыл.
– Какой таган?
– На который котелок вешали.
– Да мы же его на обыкновенную палку вешали.
– Таган эту палку зовут.
– Зачем тебе она? Неужели на другом месте нельзя еще срезать? Покажи, что за палка, ради которой стоило два километра туда и обратно ездить.
– Обыкновенная палка, с зарубкой для котелка.
– Ничего не понимаю, – пожал плечами Росин. – Зачем же ты ездил?
– Мы, как с места снимались, забыли таган в землю воткнуть. Ты котелок снял – таган бросил. А у хантов обычай: уходишь – не бросай на землю, воткни рядом с костром, чтобы другим на новый время не тратить и деревца не губить. По этому тагану и место для привала с реки заметить можно. Я, паря, с рождения среди этих людей, и нарушать их обычай мне не пристало…
Говорил Федор всегда ровно, спокойно. В нем сразу угадывался человек, который не может таить зло. От его открытого взгляда, мягкого, спокойного голоса, несуетливых движений исходили умиротворение и спокойствие.
Песок за песком оставались позади лодки. Солнце уже низко. Побаливали от работы руки. Река петляла: то справа солнце, то слева, то сзади…
Высокий желтый яр подковой охватил плес. В вышине, на яру, красными колоннами уходили ввысь стволы могучих сосен, и казалось, за их вершины зацепились пенно-белые облака.
– А ты в Калинине не бывал ли? – неожиданно спросил Федор.
– Бывал. А что?
– Посмотреть охота. Ведь я вроде бы тверской.
– А в Сибирь как же попал?
– Дед сюда в кандалах пришел… Подальше надо от яра. – И Федор повернул лодку. – Тут то осыпь, то сосна. Бывает, грохнется.
Вдруг как гром загремел над берегом. Это тысячекрылая стая гусей тучей поднялась над прибрежной поляной. Бросив в лодку весло, Росин торопливо щелкал фотоаппаратом. Федор что-то кричал, но Росин не слышал его: слишком велик этот шум.
– В тундру, сказываю, летят! Там, поди, лед еще, так они пережидают.
Растянувшись широкой полосой, гуси полетели вверх по реке.
За яром берег был сплошь завален мертвыми деревьями.
– Помнишь, на собрании про Дикий урман сказывали? Вот здесь река на два протока расшибается. Один как раз к урману пошел. – Федор кивнул в сторону захламленного мертвыми деревьями берега.
– Где же там проток? Гора бурелома, и все.
– Сразу не углядишь. Давай поближе подчалим.
Осторожно, чтобы не ткнуться в полузатопленные деревья, Федор подвел лодку к завалу. Между нагромождениями бурелома хорошо было видно что-то вроде грота.
– Сюда протолкаешься и попадешь в проток. Километров триста до урмана. Это по речке. Напрямую, ясно, ближе. Только прямо не пройдешь: болота. А места там богатые. Кедрачи добрые. Валежника – ногу сломишь. Для ваших соболей лучшего места не найти.
– Да, но большинство решило, что Черный материк самое удобное место, – ответил Росин, продолжая с интересом рассматривать необычный грот.
– Оно верно, самое удобное. Ни завалов, ни болот. И соболей туда на катере подвезти можно. А в Дикий урман на нашей лодчонке не во всякую пору пробьешься. У нас по этому протоку ни охотник, ни рыбак не плавает. Редко, кто по молодости, удаль вроде свою показать. И я как-то пробрался… Жаль, вот туда и зимой несподручно. Пешком – далече, на оленях тоже нельзя: мха там для них нету, кормить нечем. А то бы лучшие места для ваших соболей. Все так говорили.
– Как все? А сколько на собрании спорящих было? И надо полагать, большинство за Черный материк высказалось, коли нас туда направили.
– Не о том спорили. Худо вот, по-хантыйски не понимаешь. Ведь о чем спор: можно в Дикий соболей отвезти али нет? Кабы решили, можно, почто бы в Черный материк идти. Разве с Диким урманом сравнишь.
– Неужели спорили только о том, можно ли приехать? Да ведь мы же соболей на самолетах отправим. Прямо на место. Зимой каждое озеро – аэродром. Ведь озера там есть.
– Озер хватает. Вся наша тайга озерами да болотами изъедена… Вон, значит, как: по воздуху соболя прилетят. Хитро. Тогда, паря, только в Дикий урман надо. Почто кое-как делать, когда хорошо можно.
Росин в сердцах оттолкнулся веслом от топляка и направил лодку к берегу.
– Ведь я же просил собрание указать мне лучшие массивы кедрача, и все! Какое им дело, можно туда проехать или нет?
– Как же так, какое? Для нас делается, для промысловиков. А какой нам прок, если ты место поглядишь, а соболей подвезти нельзя? Вот и решили: пускай место будет похуже, зато соболей подвезти можно. А что они по воздуху прилететь могут, никому невдомек. У нас по воздуху только почта летает да доктор иной раз… А чего сердиться, вот она, дорога в урман. Повернем туда.
Росин достал карту.
– Это уже будет край Васюганских болот… Перепад воды метр на сто километров. И там, значит, этот урман?… – в раздумье говорил Росин. – Но ведь я сообщил в управление, что отправляемся в Черный материк. К середине июля должны вернуться. А успеем мы к этому сроку вернуться из Дикого урмана?
– В июле, однако, вернемся… Обязательно надо, пока вода не сбудет. Спадет, там уже не проплывешь… А пешком болота не пустят. Поторопимся… А если письмо отправить надо, так завтра утром отправим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52