-- Кто держит порт?
-- Я вам скажу, но это должно остаться между нами. Есть там такой --Кэп. В сущности, бандит, но деньги заставили его стать политиком. Он больше всех заинтересован в контракте с немцами. Поэтому я и сказал, что на выборах
выиграет Хомутов. Вообще-то с портом ситуация сложная. Пятьдесят один процент, контрольный пакет акций, остается пока у государства. Большую часть пакета придется выставить на торги. Ну и, сами понимаете, новый губернатор сумеет создать своим доброжелателям льготные условия тендера. Поэтому борьба за губернаторское кресло -- акция не политическая, а прежде всего финансовая. Тем более поразительно, что отец, прекрасно все это понимая, все же туда полез!
-- Как мне кажется, Николай Иванович был человеком, не способным на спонтанные поступки, не способным потерять голову из-за ерунды?
-- Да. Он был спокойным и рассудительным человеком. Даже, я бы сказал, несколько флегматичным. Впрочем, об этом, по-моему, я уже говорил.
-- И все же он ввязался в предвыборную борьбу, не имея ни малейших шансов. Не видите ли вы в этом противоречия? -- спросил Пастухов.
-- Вижу. Но объяснить не могу. Я очень много об этом думал. Нет, я не нахожу никакого объяснения.
-- Вернемся к последнему дню.
-- Утром у отца были две лекции, потом он встречался с членами орггруппы "Социально-экологического союза" -- в этот
день расклеивали листовки с объявлениями о его встрече с избирателями в актовом зале института. Около четырех вечера, когда мы с женой вернулись домой, он был в своем кабинете, наверху, готовился к выступлению. Он попросил мою жену погладить его лучший серый костюм и белую рубашку.
Выступление было назначено на шесть часов вечера, но в начале пятого, точно времени не помню, вдруг раздался телефонный звонок. Звонила женщина, причем явно секретарша или, как сейчас говорят, референт или менеджер. Она спросила, нельзя ли ей поговорить с Николаем Ивановичем Комаровым. Я крикнул
отцу, чтобы он взял трубку, а свою здесь, внизу, положил на место, поэтому разговора не слышал. Минут через тридцать возле нашей калитки остановился автомобиль -- из дорогих, тяжелый, иностранной марки. Возможно, "мерседес". Гость зашел к отцу, и они минут тридцать разговаривали. После чего гость уехал, а отец переоделся и отправился на выступление.
-- Кто был этот гость?
-- Этого я вам не скажу.
-- Кэп? -- попытался догадаться Пастухов, но Юрий только что руками не замахал:
-- Ни Боже мой. Совсем другой человек. Совсем! Но скажу то, что вам, пожалуй, следует знать. В тот день, когда отец получил пакет, и перед тем, как ехать вечером к губернатору, он приехал в мой офис в пароходстве и попросил разрешения воспользоваться моим ксероксом. Он умел им пользоваться,
потому что у них в институте стоит точно такой же. Я, разумеется, разрешил. Работал он минут сорок, потом сказал "спасибо" и уехал.
-- Что он переснимал? -- спросил Пастухов.
-- Не знаю. День был суматошный, задерживалась загрузка двух наших лесовозов, так что мне некогда было отвлекаться.
-- Ваша секретарша могла увидеть, что он переснимает?
-- Вряд ли. Во-первых, аппарат стоит в моем кабинете. А во-вторых, секретарша все время висела на телефоне, ей не до этого было. Я же говорю, что день выдался просто сумасшедший.
-- Не допускаете ли вы, что отец делал копии тех самых документов, которые получил утром?
-- У меня была эта мысль. Но на выступление он вышел с несколькими листочками тезисов. И все. После убийства при нем никаких документов не оказалось.
-- Их могли взять из кармана плаща, -- предположил Пастухов.
-- Могли, -- согласился Юрий. -- Если бы хотели убить его. Но хотели убить меня.
-- Какой разговор был между гостем и вашим отцом? -- продолжал расспросы Пастухов. -- С криками, угрозами? Вы могли это слышать снизу.
-- Нет. Обычный спокойный разговор. И провожал его отец совершенно спокойно, а на пороге пожал руку. Они не ругались и не ссорились, нет.
-- Вы так и не скажете мне, кто был этот гость?
-- Не скажу. Но объясню почему. Может быть, ваше расследование будет удачным. Но, скорее всего, нет. А последствия его выйдут боком мне и моей семье. А я люблю свою семью и хочу ее оберечь. Не осуждайте меня за это.
-- Я вас не осуждаю, -- сказал Пастухов. -- Напротив. На вашем месте я поступил бы точно так же.
-- У вас есть еще вопросы?
-- Нет. У меня есть один совет. Не нужно вам никуда уезжать. Вам нравится здесь?
-- Да, -- ответил Юрий.
-- Ну и живите на здоровье. Никто вас не тронет. Потому что вы никому не нужны. Вы вбили себе в голову, что хотели убить вас. Нет, Юрий Николаевич, хотели убить не вас, а вашего отца. И убили.
-- Вы в этом уверены?
Пастухов мог бы объяснить этому большому, загнанному в угол своим страхом человеку, что ни один профессионал даже в густой темноте не перепутал бы его с отцом, будь даже на них одинаковые парики. Человека рисуют не одежда и внешность, а гораздо в большей степени -- психофизика его
движений: походка, манера сутулиться или распрямлять плечи, еще тысячи малозаметных деталей, которые для любого профессионала очевидны, как крупный текст в детской книжке. Но он не стал ничего объяснять. Лишь повторил:
-- Да, уверен.
-- Почему-то я вам верю, -- подумав, проговорил Юрий.
-- Потому что я говорю правду. А правду не нужно подкреплять доказательствами. Она говорит сама за себя. Проводите меня.
Туман на улице сгустился так, что фонари были словно бы окружены радужными оболочками. Юрий погремел замками, отпирая калитку, и выпустил гостя.
-- Спасибо вам, -- сказал он, протягивая широкую крепкую руку.
Пастухов задержал его ладонь в своей и быстро спросил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114