Он был мне, как сын. Он был мне, как родной сын! Его сожгли в извести. А теперь пошел вон.
Голубков предупредил меня, чтобы при встрече с Лазаревым я ненароком, хотя бы из вежливости, не стал расспрашивать его о семье. У него было два сына, оба офицеры. Старший погиб в Кабуле во время штурма дворца Амина. Младший сгорел в бэтээре в Грозном в 95-м году. Этого удара жена не выдержала, она повесилась, а сам Лазарев подал в отставку и с тех пор жил бирюком.
Я подождал, когда генерал-лейтенанта немного отпустит, и достал из кармана фотографию Калмыкова, сделанную в Лефортово после ареста. Этим снимком из следственного дела снабдил нас президент Народного банка Буров, отправляя в Мурманск. На всякий случай. Чтобы мы не спутали Калмыкова с кем-нибудь другим.
- Посмотрите на этот снимок, товарищ генерал, - предложил я.
- Уйди, парень, - не поворачивая головы, попросил он.
- Уйду, - пообещал я. - Но вы сначала взгляните.
Он нехотя, только чтобы отвязаться от меня, бросил взгляд на фотографию и тут же схватил, впился в снимок глазами.
- Это он? - спросил я, хотя спрашивать было не нужно.
- Когда? Когда сделан снимок?
- Там указано время.
- Девяносто восьмой год, - прочитал он. - Что это значит?
- Это значит, что вы поторопились его похоронить. Откуда вы узнали, что он расстрелян?
- Донесла агентура.
- И вы поверили?
- Мы перепроверили донесение по всем каналам! Этот снимок - фальшивка!
- Нет, товарищ генерал, не фальшивка, - возразил я. - Снимок сделан в следственном изоляторе "Лефортово". Два года назад майор Калмыков был осужден на шесть лет строгого режима как наемный убийца.
- Майор Калмыков не мог быть наемным убийцей!
- Я не сказал, что он наемный убийца. Я сказал, что он был осужден как наемный убийца. О суде над ним была даже передача по телевизору.
- Он сейчас...
- Да, жив. Жив и на свободе. Но он недолго останется на свободе, если вы не захотите ответить на мои вопросы.
- Смотря на какие вопросы.
- Что произошло четырнадцатого декабря восемьдесят четвертого года на советском военном аэродроме в Кандагаре?
Генерал цепко, остро впился в мое лицо глазами, как бы пытаясь понять, откуда мне это известно. Но не понял, а спрашивать не стал. Сработала профессиональная выучка. Он привык к тому, что никто никогда прямо не отвечает на прямые вопросы. Но на мой вопрос ответить было нужно. Он ответил:
- Это государственная тайна.
- Что произошло в час ночи пятнадцатого декабря? Почему майора Калмыкова выдернули из постели, посадили в новейший истребитель-перехватчик и отправили в Кабул?
- Это государственная тайна, - повторил генерал.
- Что произошло в восемьдесят восьмом году в Пешаваре?
- Это государственная тайна!
- Ладно, - сказал я. - Государственная тайна. Тогда спрошу о другом. Почему жене майора Калмыкова не дали пенсию за пропавшего без вести мужа? Почему его жене не дали пенсию даже после того, как в восемьдесят восьмом году он погиб как герой?
Лазарев не ответил.
- Тоже государственная тайна? - спросил я.
- Да! - крикнул он. - Да, тоже! И не задавай мне больше таких вопросов! Тебе этого не понять!
- Да, мне этого не понять, - согласился я. - Ну, а почему вы просто не пришли к ней, к жене человека, которого вы считали своим сыном, и не сказали: "Галя, Костя погиб"? Почему вы не сказали ей: "Галя, Костя погиб как герой. Скажи его сыну, что он может гордиться своим отцом. Скажи ему". Этого-то вы почему не сделали?
- Я не имел права этого сделать. Я не имел права даже близко подойти к ней. У меня разрывалось сердце, но я не мог этого сделать!
- Почему?
- Потому что этого требовал от меня мой долг! Потому что я давал присягу!
- Кому?
- Я давал присягу служить Родине. И я буду верен присяге. До самой смерти!
Я встал.
- Спасибо, товарищ генерал-лейтенант, что вы согласились побеседовать со мной. У меня больше вопросов нет. Но если вы хотите знать, что я обо всем этом думаю, скажу.
- Да что ты можешь мне сказать! - устало отмахнулся он.
- То, что тебе очень не понравится, старый пердун! Тому, что ты называешь Родиной, ты скормил всех своих сыновей, ты скормил ей свою жену...
- Молчать! - рявкнул генерал-лейтенант Лазарев.
- Да нет уж, дослушай. Ты бросил их прямо ей в пасть! Одного за другим! А сколько она сожрала чужих сыновей? Ты присягал Родине? Ты присягал Молоху! Ты и сейчас продолжаешь служить ему! Ты готов отдать ему и последнего своего сына, который чудом остался жив! Я не дам тебе этого сделать. Слышишь, ты, сапог х..в? Я не дам тебе этого сделать! Я тоже присягал Родине. Той Родине, которая мать, а не бешеная волчица! Будьте здоровы, генерал. Честь имею!
Я развернулся и двинулся к выходу.
Он окликнул:
- Пастухов!
Я даже не оглянулся.
- Пастухов, стоять! - гаркнул он, как тот матрос, который над реями рея.
- Да пошел ты на ...! - вежливо сказал я ему.
- Подожди, Пастухов! - попросил он.
Я остановился.
- Ну?
- Вернись.
Я вернулся.
- Сядь, - сказал он.
Я сел.
- Спрашивай.
- Вы разрешите включить диктофон?
- Включай.
Я вытащил "соньку", положил на середину стола, пустил запись и задал первый вопрос:
- Начните с начала. С восемьдесят четвертого года. Что было четырнадцатого декабря в Кандагаре?
- Четырнадцатого декабря в Кандагаре был очень сильный буран. Мы готовили большой десант в тыл моджахедов. Подготовка, как всегда, велась в строжайшей тайне. Но у нас были сведения, что агентура Ахмед Хана получила информацию, и будет сделана попытка сорвать операцию. На аэродроме выставили усиленное охранение. Приказ был: стрелять на поражение по любой подозрительной цели... Ты куришь?
- Нет.
- Я тоже бросил. Сейчас бы закурил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81