— С какой стати?
— Таков порядок.
— Господин подполковник, разрешите побеспокоить? — высоким от возмущения голосом обратился Стас к дежурному.
Подполковник недовольно отвлекся от телефона:
— Претензии?
— Ни малейших, — язвительно заверил Стас. — Какие могут быть претензии? Я же опасный преступник. Проехал на светофор без стрелки. А меня даже не ткнули мордой в асфальт, не надели наручников, даже ни одного ребра не сломали. У меня только один вопрос: я арестован?
— Вы задержаны.
— На каком основании?
— Объясни, — кивнул дежурный маленькому капитану и вернулся к телефону.
— Предъявленные вами документы вызывают сомнения в их подлинности, — разъяснил капитан. — Статья триста двадцать седьмая, часть третья Уголовного кодекса Российской Федерации:
«Использование заведомо подложных документов».
— Вы с ума сошли! Спецталон выдан мне по распоряжению заместителя начальника налоговой полиции генерала Морозова!
— Разберемся.
— Да что за черт?! — поразился Стас. — Что все это значит?!
И вдруг понял. Провокация. Вот что это такое.
Преднамеренная, тщательно подготовленная провокация. Потому на повороте со Стасовой на Ленинский и стрелка работала, которая всегда работала в лучшем случае через раз. Потому и милицейский «форд» оказался на месте. И за рулем был не сержант, а старший лейтенант, и в машине не гибэдэдэшник, а майор из МУРа.
Да, провокация. Ну, дорого они за это заплатят! Стас живо представил себе крупный заголовок на первой полосе «Курьера»: «Новое наступление на свободу слова. Наш корреспондент стал жертвой милицейской провокации».
Ну козлы!
Но сначала нужно было выбраться из ментовки.
— Капитан, я сделаю все, что вы скажете, — миролюбиво предложил Стас. — Выложу все из карманов, позволю себя обыскать. Но сначала разрешите мне позвонить.
«Не положено», — услышал я на свою просьбу стандартный милицейский ответ", — отпечаталась в сознании Стаса фраза из будущего репортажа. "Равнодушный, — тут же поправил он. -
Равнодушный, как. Как что? Как поворот ключа в ржавом замке".
— Звоните, — неожиданно легко разрешил маленький капитан.
— Сейчас телефон освободится, и звоните. Только недолго.
— У меня мобильный.
— Тем лучше.
Стас задумался: кому звонить? Генералу Морозову? Не тот случай, слишком высокий уровень. И не хотелось подставлять помощника генерала, который сделал Стасу спецталон по дружбе.
Кому-нибудь из депутатов Госдумы? Министру по национальной политике? И что? Начнут трезвонить большому начальству. Вытащат, конечно. Но потом останется: то ли он шубу украл, то ли у него шубу украли. Не годится.
Попову? Это лучше. Но вряд ли он примчится выручать своего спецкора из каталажки. Ни черта не примчится, жопу от кресла поленится оторвать. Да еще с похмелюги. Тоже начнет звонить. Его пошлют. Или нагородят с три короба, да с перепугу подбросят в машину наркотиков, с ментов станется.
Не вариант.
Кому?
Стас понял: Тюрину — вот кому.
Тюрин всем всегда помогал. Как бы компенсируя неполное соответствие очень ценимой им, но не вполне посильной для него должности корреспондента «Российского курьера», он консультировал авторов по части следствия, судопроизводства и тонкостей уголовного и уголовно-процессуального законодательства. Когда у кого-нибудь из сотрудников редакции или нештатников «Курьера» забирали права, чаще всего за езду в не совсем трезвом виде, бежали к Петровичу, как называли его все в редакции. Тюрин матерился, права выручал, но отдавал через месяц или два, чтобы прочувствовали. Если же у кого-нибудь угоняли машину, он ставил на уши всю Петровку, и машину иногда находили.
Да, Тюрину.
Редакционный телефон Тюрина не отвечал. Мобильный ответил.
— Петрович, это Шинкарев, — проговорил Стас. — Извините, что беспокою...
— Ты, Стас? — почему-то оживился Тюрин. — Я о тебе думал.
Ты в редакции? Перезвоню через полчаса, я из машины.
— Нет-нет, Петрович! — поспешно возразил Стас. — Я не в редакции, я в милиции.
— Что ты там делаешь? — удивился Тюрин.
— Сижу!
— За что?
— Не телефонный разговор.
— Понял. Сильно поддатый?
— Кто?
— Ты, кто! Про себя я и сам знаю.
— В клочья! — разозлился Стас. — Вы же знаете, что я не пью!
— Какая милиция?
— Российская!
— Не дергайся! Номер отделения, адрес?
— На Ленинском проспекте, возле Нескучного сада.
— Знаю. Кто дежурит?
— Какой-то подполковник.
— Фамилия?
— Подполковник Федирко, — подсказал капитан.
— Понял. А теперь слушай. Сиди и не возникай, — приказал Тюрин. — И ничего не подписывай. Ясно? Я сейчас в Шереметьево. Отвезу Володю Лозовского и сразу приеду.
— Куда он летит? — зачем-то спросил Стас.
— В Тюмень. Буду часа через полтора. Передай трубку дежурному.
— Слушаю! — раздраженно бросил подполковник и тут же заулыбался. — Да не может быть!.. И тебя тоже, Паша, с прошедшими...
Прикрыв трубку ладонью, он сделал маленькому капитану как бы удаляющий знак.
— Пройдемте, — вежливо предложил капитан и провел Стаса в комнату с железной дверью, решеткой на окне и привинченными к полу столом и двумя металлическими стульями. Вышел, потом вернулся и положил на стол стопку бумаги.
— Напишите заявление на имя начальника Московского уголовного розыска. В нем изложите следующее. Когда, где, при каких обстоятельствах вы получили свое водительское удостоверение. Фамилии, даты.
— Не буду я ничего писать!
— Ваше право, — равнодушно сказал капитан.
Дверь за ним закрылась, лязгнул замок.
Лязгнул как?
«Как винтовочный затвор конвоя».
«Я остался один в комнате для допросов, все в которой было призвано приучить попавшего сюда человека к мысли, что он уже не личность и даже не гражданин, а безликая песчинка, попавшая в жернова российской правоохранительной системы, — написалась в сознании Стаса фраза из репортажа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119