И чем можете объяснить душевное волнение, в коем застали вас товарищи?
Фердик раз уже исповедовался следователю, и повторяться ему было неловко. Пришлось ему, однако, преодолевая чрезмерное для его семнадцати лет смущение, снова рассказать о скрипаче, замечательном маэстро, который все лето, отворив окно, играл для каменщиков. Однажды окно не открылось. Фердик прознал, что музыкант захворал и к нему вызывали доктора. Пролежал он долго, но говорили, что уже пошел на поправку... В тот самый, последний ясный день лета окно наконец распахнулось. То-то обрадовался Фердик, что снова услышит «Лючию»! Ах, как умел играть ее скрипач!.. Покойный скрипач... Но Фердик понял это не сразу. Все утро из раскрытого окна не доносилось ни звука, и он решился заглянуть в него с крыши. Забравшись на стропило, он увидел в комнате музыканта горящие свечи, скрипку в темном флере на стене... Не может быть, думал он, надо убедиться собственными глазами. Фердик привстал и насколько мог вытянул шею, увидел желтые сложенные руки и крестик в них... Дальше заглянуть не удалось...
Высокий голос паренька, совсем еще мальчишки, задрожал и сорвался. У председателя вопросов к нему не было.
А на вопрос доктора Рыбы, участливо полюбопытствовавшего, не музыкант ли сам свидетель и не играет ли он на скрипке, разволновавшийся Фердик лишь утвердительно кивнул головой. Председатель метнул сердитый взгляд на присяжного поверенного, допустившего самоуправство, однако уперся в лысое, покрытое белой щетиной темя защитника...
Подобные адвокатские «штучки», принижающие, по мнению судьи, солидность процесса, были не чем иным, как маленькими хитростями коварного защитника, и почти всегда достигали своей цели. Казалось бы, ничего не значащий для дела ответ Фердинанда Фучика снял напряжение в зале; многие облегченно вздохнули, а Трунечек у всех на виду потрепал севшего рядом с ним Фердика по затылку, шепнув на ухо:
— Молодец, Ферда! Правильно сделал!
Хотя что он правильно сделал, было неясно.
Все как-то воспрянули духом, сочтя, что подсудимый фактически спасен, ибо заключительная часть разбирательства явно сулила благоприятный исход. Публика тешила себя надеждой, что теперь-то уж присяжные наверняка оправдают хворого работягу.
Между тем Маржка Криштофова в полуобмороке потеряла счет времени. После выступления Кабоурко-вой она почти не понимала, что происходит в зале. Бездонное горе поглотило остатки здравого смысла. Она была столь ошеломлена услышанным и увиденным, что ничего больше ни слышать, ни знать не желала.
То ли от холода, то ли от усталости, то ли от жалости к себе Маржку била мелкая дрожь, подбородок дрожал так, что зуб на зуб не попадал. Дай себе волю — залилась бы она горючими слезами, не отступавшими от горла...
Перед глазами все плыло большими мутными пятнами: самое большое и темное — публика в зале, а поменьше и посветлее — судейские, и там сплошное мельтешенье, но разглядеть что-либо Маржка была не в состоянии, глаза не повиновались ей, точно разленились вконец, и не то что сосредоточиться — поворачиваться не желали...
Кто-то монотонным голосом зачитывал нескончаемые протоколы, в которых Маржка не разбирала ни слова.
Если она и думала о чем-то сейчас, спросонок, до ряби в глазах уставившись в пестрое марево, так это о том, чтобы происходящее тут никогда не кончалось и она могла помереть прямо здесь, не сходя с места.
Когда в начале заседания сосед уверял, что Лена признают невиновным, если он не наговорит лишнего, в голове у Маржки мелькнула мысль дождаться этого момента, выбежать в зал и при всем честном народе броситься ему на шею.
А теперь что ей делать, коли он завел подружку «одного с ним роста» и собирается ехать с ней в Тироль на деньги, скопленные с таким трудом, чтобы выкупить ее, Маржку!
У Маржки от напряжения свело щеки, застучало в висках.
Что ж, у нее нет иного выхода, как последовать за отцом... На том свете обретет она тишину и покой... Вот только бы кончились эти разговоры...
Вдруг отчаявшейся Маржке стало до боли жалко себя, пелена застила глаза, нахлынувшие слезы обожгли веки, зато на душе полегчало, путаные мысли исчезли. Маржка подумала, что такая уж у нее, видно, судьба, и простила всех и каждого, и особенно горячо Лена... Скорее, надо еще найти его глазами... Где-то там его широкая спина, оттопыренные уши...
Тщетно она пыталась сосредоточиться, взгляд ее застыл, и Маржка услышала напоследок только кашель Лена, а потом... потом вдруг заснула — стоя, с открытыми глазами!
Это было для нее привычным делом. Сотни раз она, обессиленная, спала так во время «ночных вахт», впадая почти в полное беспамятство и ощущая лишь неизбывное желание спать и одновременно необходимость устоять на ногах.
Подчас Маржка не просыпалась даже на окрик, приходилось трясти ее за плечи, чтобы увести с «вахты», а порой ее могли разбудить только хозяйкин визг «Кадушка-а!» да увесистая пощечина...
В зале уже закончили читать протоколы, гражданскую и военную характеристики Лена, результаты анатомо-патологического вскрытия, заключения экспертов о физическом и душевном состоянии подсудимого.
Прокурор произнес речь, изобилующую хитроумными юридическими формулировками, где Маржка не поняла ни слова. Не прониклась она и речью доктора Рыбы, наглядно продемонстрировавшего, что в здоровом теле обретается... громоподобный глас! Тот самый, что снискал ему, наряду с огненным темпераментом, славу защитника. Красноречие знаменитого адвоката заводило в тупик самых опытных юристов. Они прямо-таки тушевались под обстрелом софизмов и парадоксов, которыми доктор Рыба щедро сдабривал сухую юриспруденцию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58