И горе было той, которая дерзнула бы ответить старухе, ибо она тут же разражалась шквалом непотребных, гнусных ругательств, каждое из которых даже на бывалых барышень действовало словно их ножом резали.
Эти омерзительные слова по причине своей беспощадной меткости стойко бытуют в подобной среде, передаваясь из поколения в поколение. Но произносить их вслух позволяла себе только Мегера, много лет назад пришедшая сюда такой же юной, как Маржка, и теперь отводившая душу на молодых, полных сил товарках, оскорблять которых ей доставляло особое удовольствие.
В тот день Барышня Клара была чрезмерно зла.
Тщетные поиски пропавшей булавки вывели ее из себя. Маржка рассчитывала лишь на то, что в поздний час старуху, погрузившуюся в воспоминания об удовольствиях, когда-то выпадавших и на ее долю, непременно сморит сон.
Если Барышня Клара не задремлет до четверти третьего, пиши пропало — Маржке не удастся заполучить крайне необходимую вещицу, без которой ни днем, ни ночью ей и шагу не сделать по улицам Праги, и побег ее будет бессмысленным...
Маржка стояла, вперившись в руки привратницы, сжимавшие надетый на голову платок под самым подбородком, там, где обычно красовалась огромная английская булавка. Злобные глаза Мегеры так и сверкали, а глотка сипло изрыгала проклятья.
Время неслось стремительно; Маржка готова была лететь вслед за ним и в приоткрытую дверь даже видела, куда именно — прямо, потом направо, в сторону Летной — там ее ждало спасение...
Было холодно, но Маржку, одетую довольно легко, обдавало жаром. От досады слезы наворачивались на глаза, и она собрала все свои силы, чтобы не взвыть от тоски и отчаяния.
Уж так желчно ругалась Барышня Клара, что Маржке казалось — стены вторят ее змеиному шипу...
Маржка высунулась на улицу, присмотрев в сумерках, за какой угол лучше свернуть к центру города, к мосту, ведущему на другой берег.
Воображение, правда, отказало ей в подробностях доставки Лена в тюрьму, где он сейчас сидел, страдая от бессонницы и с тоской размышляя о загубленной из-за Маржки жизни, однако оно помогло ей перенестись к нему, броситься бедняге на шею и зарыдать у него на груди.
Немая горечь отчаяния пронзила ее в самое сердце, голова бешено заработала, мысли так и теснились — вдруг на нее нашло озарение.
Теперь она знала, что делать.
Маржка притворилась, что учуяла на пороге гостя, приоткрыла дверь пошире и, высунувшись, проговорила обычное приветствие. Сцена была сыграна мастерски — Барышня Клара тотчас умолкла, вытянув шею и сделавшись похожей на черепаху: маленькая уродливая головка торчала из платка, как из панциря.
Маржка, не теряя ни секунды, с кулаками обрушилась на привратницу, сорвала с головы платок и изо всех сил столкнула ее со стула; Барышня Клара покатилась по ступенькам лестницы, стуча локтями и коленями.
А Маржка тем временем уже бежала по улице.
Она летела словно ветер, закутавшись в мегерин платок, и теперь никто не углядел бы и краешка ее ядовито-желтого платья.
Она успела свернуть за второй угол, когда услышала вопль Барышни Клары, которой, видимо, удалось подняться на ноги, хотя с возрастом они все чаще отказывали ей. Эхо безлюдных улиц вторило ее сиплому вою.
Маржка припустила пуще прежнего, неслышно отталкиваясь от земли носками мягких туфелек — мышь не смогла бы бежать тише.
Вдруг воздух прорезал долгий свист, повторившийся еще раз. Сомнений не было — это хозяин!
Именно так он вызывал патрульных, когда в заведении случалось нечто из ряда вон выходящее. Он и сам служил в полиции, и горе было патрульным, замешкайся они хоть на минуту... Хозяйка хвасталась, что такие свистки есть только у ее мужа да еще у нескольких важных особ.
Ноги у Маржки чуть было не подкосились, но мысль о хозяйском кнуте вернула ей силы. Ах, лучше уж головой в реку, чем к нему в лапы! Если на какую-либо из «барышень» поступала жалоба, то все, едва завидев хозяина, с визгом кидались наверх, в свои комнатки, и лишь несчастная жертва, извиваясь у его ног, ради всего святого умоляла сжалиться над ней..
Но все знали, что истязание доставляет ему непомерное наслаждение.
Маржку словно подхлестнуло что-то, и она понеслась как сумасшедшая. Когда она выбежала с последней улицы на шоссе под Летной, свист, до сих пор преследовавший ее по пятам, раздался где-то впереди, со стороны Карлина. Маржка успокоилась, сообразив, что из ночной тишины, с той стороны реки донесся до нее негромкий, убаюкивающий паровозный гудок...
Она облегченно вздохнула и... как сквозь землю провалилась!
Дело в том, что еще со времен озорного детства, когда ей и ее сверстникам принадлежала' вся Малая Страна, Маржка знала о находящемся возле шоссе выходе туннеля сточных вод. Наверху туннель закрывался решеткой, а нижним концом уходил куда-то в чахлый ольшаник. Маржка шмыгнула в кусты так же ловко, как в детстве, когда воображала себя Альцес-кой, возлюбленной отважного пирата Вальдштейна, с дружиной которого они собирались в этой подземной пещере. Они были в ту пору настоящей разбойничьей шайкой, жившей добычей из корзин, выставленных возле лавок малостранских торговцев. Их разбойничьи налеты совершались до тех пор, пока полицейские однажды не нагрянули на дымок разведенного в «пещере» костра, на котором Маржка жарила на всю компанию пойманную в реке рыбу. Пришлось ей испытать на себе всю тяжесть отцовской руки. С тех пор и шести лет не минуло...
Сейчас Маржке было не до воспоминаний детства, которые вовсе не казались ей преступными, ибо другого детства она не знала.
Маржка не ощущала ничего, кроме животного страха перед поимкой, ужаса перед неведомым — что-то будет?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58