..
Сережа все еще стоял у окна в столовой и не решался идти. Двери кабинета были открыты. Адмирал еще не ушел спать, а сидел за письменным столом и отхлебывал маленькими глотками кофе.
"Уж не поговорить ли завтра утром?" - промелькнуло в голове юноши.
Но в это мгновение Анна появилась в дверях столовой, и Сереже вдруг стало стыдно за свое малодушие. Он сделал ей знак рукой и с отвагой охотника, идущего в берлогу медведя, несмотря на умоляющий шепот Анны, храбро вошел в кабинет и в ту же секунду совсем забыл свою давно приготовленную речь.
Грозный адмирал поднял голову и, казалось, глядел не особенно сурово.
- Папенька, - начал Сережа нетвердым, дрожащим голосом, - я пришел к вам с большой, большой просьбой, от которой зависит вся моя будущая жизнь...
Этот горячий, взволнованный тон, это возбужденное открытое лицо юноши, с дрожавшими на глазах слезами, в первую минуту изумили адмирала.
- Какая там будущая жизнь?.. Что нужно? - удивленно спросил он.
- Я бы хотел серьезно учиться, чтобы быть со временем действительно полезным человеком... Папенька! Позвольте мне перейти из корпуса в университет.
- Что? - вдруг крикнул адмирал. - Повтори, что ты сказал?
И глаза адмирала зажглись огоньком. Колючие его усы заходили. Он, видимо, еще сдерживался и даже иронически улыбался, намереваясь сперва поиграть с этим смелым "щенком".
- Я говорю: разрешите мне поступить в университет! - повторил Сережа уже более твердым голосом.
Это было уж слишком! Адмирал, казалось, не верил своим ушам.
- В университет!! Бунтовать?! И ты, щенок, осмелился просить! Ты смел, негодяй?.. Я тебе дам университет, пащенку эдакому!
Сережа вспыхнул, и ноздри его задрожали, как у степного коника. Какая-то волна подхватила его. Он смело взглянул в лицо адмирала и сказал:
- Я вас серьезно прошу об этом, но если вы не позволите, я все равно...
Бледный и грозный вскочил адмирал, как ужаленный, с кресла. С секунду он уставил свои стальные глаза на сына. Скулы его ходили. Он весь вздрагивал.
- Мерзавец! Ты смел?..
И с поднятым кулаком и с искаженным от гнева лицом он двинулся к сыну.
Сережа стал белей рубашки, и его черные глаза заблестели, как у волчонка. Он отступил шага два назад и, инстинктивно сжимая кулаки, крикнул каким-то отчаянным голосом, в котором были и угроза и мольба:
- Убейте, если хотите, меня, но бить я себя не позволю! Слышите... Я не боюсь вас!
Глаза обоих встретились, как две молнии. Должно быть, в глазах Сережи было что-то такое страшное и решительное, что грозный адмирал вдруг остановился, опустил кулак и каким-то подавленным, хриплым голосом произнес:
- Вон отсюда, мерзавец!
Сережа вышел, весь дрожа от волнения, чувствуя какой-то жгучий трепет и в то же время радостное ощущение одержанной победы над грозным адмиралом. Теперь уж он его физически не боялся, и ему вдруг стало жаль отца.
Анна, видевшая сцепу в кабинете, трепещущая и скорбная, встретила брата в коридоре, увела в свою комнату и, усадив на кушетку, крепко обняла его и залилась слезами. Сережа улыбался и плакал, утешая сестру.
А грозный адмирал как сел в кресло, так и закаменел в нем. Неподвижно просидел он весь вечер и все, казалось, не мог сообразить происшедшего. До того все это было невозможно, до того непонятно адмиралу, привыкшему к безусловному повиновению и не знавшему никогда никакой препоны своей воле. И вдруг этот щенок! Эти решительные, смелые глаза! Уж не перевернулся ли свет?..
Он переживал едва ли не впервые горечь стыда и унижения и невольно чувствовал, что побежден щенком, - чувствовал, и злоба охватывала старика.
Но, несмотря на эту злобу, когда он пережил ее остроту, там, где-то в глубине его души, пробивалось невольное чувство уважения к этому смелому, энергичному щенку. И отцовская кровь говорила, что этот щенок - его сын по характеру.
Все домашние, кроме Анны; были поражены и возмущены поступком Сережи. Адмиральша всплакнула, говорила, что дети ее в гроб сведут (хотя трудно было ожидать этого, судя по ее наружности), и бранила Сережу. Теперь он не может показаться на глаза отцу, пока отец его не простит... И как он смел противоречить отцу? Гадкий мальчишка! Сережа слушал упреки матери самым покорным образом и, когда адмиральша кончила, поцеловал ее так детски-горячо, что адмиральша опять всплакнула, послала Анну в спальню за флаконом со спиртом и внезапно объявила, что она совсем больна. И, в подтверждение этого факта, она приняла томный вид, легла на диван, велела покрыть себя шалью и принести французский роман.
Вера прямо объявила, что Сережа помешался, а Гриша прошипел, что Сереже несдобровать...
- Попадет он куда-нибудь! - многозначительно прибавил Гриша...
- Будь уверен, что только не в адъютанты, - поддразнил Сережа.
Весь вечер он провел у Анны в комнате. Чай туда ему подал сам Никандр и так сочувственно глядел на "барчука" и подал ему таких вкусных кренделей, что Сережа особенно горячо поблагодарил его и сказал:
- Скоро волю объявят, Никандр Иванович...
- То-то... скоро, говорят, Сергей Алексеич... А вы не отчаивайтесь, неожиданно прибавил Никандр, - потерпите, и вам воля будет!..
На следующее утро адмирал надел мундир и поехал к морскому министру просить о немедленном назначении Сережи на корвет, отправляющийся через две недели в кругосветное плавание на три года.
Министр с удовольствием обещал исполнить желание адмирала, хоть и несколько удивился такому желанию...
- Сын ваш кончает курс... Осталось всего полгода... Будущим летом и отправили бы молодца, ваше высокопревосходительство... Или очень уж хочется ему в море?
- Он-то не хочет, да я этого хочу, ваше превосходительство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27