Все на нем было старенькое, потасканное, обтрепавшееся, но все сидело как-то необыкновенно ловко, придавая всей его фигуре вид старого морского волка.
Несмотря на порывистую качку, он ступал по палубе своими привычными цепкими морскими ногами, не держась ни за что, то балансируя, то вдруг приседая, - словом, принимая самые разнообразные положения, соответственно направлению качающегося судна.
Заметив по выражению красного, морщинистого лица старика, что он не в дурном расположении духа, в каком он бывал, когда ему слишком надоедали расспросами или когда корвет плыл вблизи опасных мест, а старый штурман не был уверен в точности счисления, - молодой мичман, после обмена приветствий, спросил:
- Как дела наверху, Иван Иваныч?
- Сами увидите, батюшка, какие дела... Вы ведь, видно, на вахту, что такая ранняя птичка сегодня! - пошутил старик. - Дела-с обыкновенные на море! - прибавил он, аппетитно прихлебывая поданный ему чай, в который он влил несколько коньяку, "для вкуса", как обыкновенно говорил штурман.
- Где мы теперь находимся, Иван Иваныч?
- А на параллели Бискайского залива, во ста милях от берега. Ну-ка еще стакашку! - крикнул старый штурман вестовому... - Да и коньяку не забудь! Приятный вкус чаю придает! - прибавил он, снова обращаясь к молодому человеку. - Попробовали бы... И от качки полезно... Что, вас не размотало?
- Нисколько! - похвастал мичман.
- Вначале всякого разматывает, пока не обтерпишься... А есть люди, что никогда не привыкают... Помню: служил я с одним таким лейтенантом... С пути должен был, бедняга, вернуться в Россию.
- К вечеру, я думаю, и стихнет? - спрашивал Опольев, стараясь придать своему голосу тон полнейшего равнодушия, точно ему было все равно стихнет или не стихнет.
Иван Иваныч в ответ усмехнулся.
- Стихнет-с? - переспросил он.
- А разве нет?
- К вечеру, я полагаю, настоящая штормяга будет. Барометр шибко падает.
Старый штурман, перенесший на своем долгом веку немало штормов и раз даже испытавший крушение на парусной шкуне у берегов Камчатки, проговорил эти слова таким спокойным тоном, точно дело шло о самой обыкновенной вещи, и, отхлебнув несколько глотков чаю с коньяком, крякнул от удовольствия и прибавил:
- Теперь вот и кашель душить не будет... А то стоял наверху и все кашлял... Эй, Васильев! - крикнул он.
Явился вестовой.
- Плесни-ка еще чуть-чуть коньячку... Стоп - так! Мокроту разгоняет! - снова прибавил как бы в оправданье старый штурман, любивший таки лечить и свои и чужие болезни специально коньяком и в некоторых случаях хересом и марсалой.
Других вин старик не признавал и особенно презирал шампанское, называя его "дамским полосканьем".
- Так вы полагаете, Иван Иваныч, что шторм? - небрежно переспросил Опольев и в то же время покраснел, чувствуя, что голос его дрогнул, и воображая, что штурман заметил его страх.
- Обязательно! Форменный, батюшка, штормяга! Уж такая это подлая Бискайка*. Сколько раз я ее ни проходил, всегда, шельма, угостит штормиком! Да-с.
_______________
* Бискайский залив. - П р и м. а в т о р а.
Старик с видимым наслаждением допил стакан, нахлобучил фуражку и ушел.
Одольев взглянул на кают-компанейские часы: до восьми часов оставалось еще пять минут. Он допил чай, надел при помощи Кириллова дождевик и с первым ударом колокола, начинавшего отбивать восемь склянок, поднялся по трапу наверх, возбужденный и взволнованный в ожидании "первого шторма" в своей жизни, и снова на мгновение вспомнил о кудрявом деревенском саде, о Леночке с ее чернеющей родинкой на румяной щеке, с ее славными глазами...
"Как т а м хорошо, а здесь..." - пронеслось в голове молодого моряка.
Он вышел на палубу и сразу очутился в иной атмосфере.
Его охватил резкий холодный ветер и обдало водяной пылью. Он услыхал характерный вой ветра в снастях и рангоуте, увидал бушующий седой океан, и мысли его мгновенно приняли другое направление - морское.
И он принял равнодушный вид и молодцевато поднялся на мостик, точно сам черт ему не брат и штормы для него привычное дело.
III
Несмотря на жгучее чувство страха, охватившее в первый момент молодого мичмана, величественное зрелище бушующего океана невольно приковало его глаза, наполнив душу каким-то безотчетным благоговейным смирением и покорным сознанием слабости "царя природы" перед этим грозным величием стихийной силы.
Вокруг, на видимое глазом пространство, океан словно весь кипел в белой пене, представляя собой взрытую холмистую поверхность волн, несущихся, казалось, с бешеной силой и с шумом разбивающихся одна о другую своими седыми гребнями. Но кажущиеся вдали небольшими холмами, эти валы вблизи преображаются в высокие водяные горы, среди которых, то опускаясь в лощину, образуемую двумя валами, то поднимаясь на гребень, идет маленький черный корвет* со своими почти оголенными мачтами, со спущенными стеньгами**, встречая приближение шторма в бейдевинд***, под марселями**** в четыре рифа*****.
_______________
* К о р в е т - старинное трехмачтовое военное судно с открытой
батареей.
** С т е н ь г а - брус, являющийся продолжением мачты.
*** Б е й д е в и н д - направление движения корабля, самое
близкое к линии ветра.
**** М а р с е л ь - большой прямой парус, второй снизу.
***** Р и ф - приспособление, при помощи которого можно изменить
площадь парусности. Взять рифы - убавлять паруса.
Раскачиваясь и вперед и назад, и вправо и влево, корвет, поднимаясь на волну, разрезает ее и иногда зарывается в ней носом, и часть волны попадает на бак, а другая бешено разбивается о бока судна, рассыпаясь алмазными брызгами. Изредка корвет черпает бортом, и тогда верхушки волн вкатываются на палубу, выливаясь через противоположный борт в шпигаты.
1 2 3 4 5