Тогда она сообщила об этом мне и просила написать духовное завещание.
- Это ложь! - перебила вдруг Варвара Николаевна.
- Подсудимая, не прерывайте! - заметил председатель. - Вам будет дано слово.
- Да, она подала мне эту мысль, и я привел ее в исполнение; за несколько дней до смерти старика передал ей завещание, чтоб она дала подписать барону Зеку и Петровскому, которые ей безусловно верили и считали за добродетельнейшую женщину. Когда умер Орефьев, она сделалась богата; тогда я сделался ей не нужен. Она тогда рассталась со мной и называла мет своим злым духом. Она в это время увлеклась Привольским, а я уехал в Бухарест. Я требовал от нее денег и наконец при свидании грозил ей и получил от нее пятьдесят тысяч. Эти деньги были скоро истрачены. Когда меня арестовали, я снова был без средств. Я все сказал. Я виноват, но разве она невинна? Она умеет прятать концы, но на этот раз ей не удастся! - проговорил со злобою в голосе Башутин. - Она отплатила мне неблагодарностью, я плачу ей тем же.
Эта речь произвела неблагоприятное впечатление на зрителей. Все находили, что подло было обвинять так женщину, которую Башутин когда-то любил. В его речах слышалось желание мести. Видно было, что Башутин теперь ненавидел Варвару Николаевну.
После того как она не сдержала себя и крикнула, что Башутин говорит ложь, она снова точно окаменела и не проронила ни слова. Только лицо ее сделалось еще бледнее и губы нервно вздрагивали.
Когда председатель дал ей слово, она поднялась и среди глубочайшей тишины, воцарившейся в зале, сказала:
- Я не стану лицемерно обвинять других и рассказывать историю своей жизни. До этого никому нет дела, и наконец я не совершила никакого преступления, чтобы ценою унизительных признаний заслужить снисходительную улыбку... О любви я много распространяться не стану. Этот человек так много говорил о ней, что на эти слова я отвечу только презрением. Я ли его погубила, или, наоборот, я благодаря ему нахожусь теперь снова в неприятном с ним обществе, - говорить об этом не стоит. Замечу только, что я никогда не любила этого человека, а если бы и любила, то мне бы стыдно было сознаться в этом после всего того, что я слышала... Если я была близка к нему, то бывают такие страницы в жизни женщины, которые не раскрываются перед судом... По крайней мере я не стану их раскрывать. Но относительно завещания повторяю, что этот человек нагло лжет и лжет из мести, лжет оттого, что я перестала давать ему деньги в том количестве, в каком он требовал от меня... Я ни на минуту не сомневалась, что завещание совершенно правильно, и до самой смерти мужа отношения наши были хороши, насколько могли быть хороши между стариком и молодой женщиной... Конечно, я не любила его и вышла замуж ради состояния, но ведь это еще не составляет преступления. Если бы за это привлекали к суду, то три четверти женщин сидели бы на скамье подсудимых! Говорят, что будто бы покойный муж боялся меня, но, с другой стороны, говорят о супружеских отношениях... Какая же может быть боязнь при этом? Указывают на камердинера, но обвинительный акт не приводит показания этого свидетеля... Я искренне была убеждена, что завещание было подлинное, так как письма моего мужа, которые находятся при деле, ясно говорят, что я тотчас же после свадьбы могла получить от мужа двести, триста, четыреста тысяч... Он был влюблен в меня, как могут быть влюблены только старики, и, конечно, не остановился бы перед затратами для женщины, которую боготворил. К чему же мне было подговаривать?.. Во всяком случае, я и по закону после его смерти получила бы довольно... Зачем же мне было рисковать?.. Это слишком глупо и неправдоподобно... Я и до свадьбы имела состояние, - заключила она.
- Откуда у вас было состояние? - спросил председатель.
- Должна я отвечать на этот вопрос, господин председатель? - спросила она с едва заметной улыбкой.
- Вы можете и не отвечать.
- В таком случае я не стану входить в подробности. Замечу только, что женщине очень трудно иногда объяснять, откуда она берет деньги... Я имела обширные знакомства и... и пользовалась связями. Вы знаете имена моих знакомых и очень хорошо понимаете, что у нас знакомства очень много значат...
- Я попрошу вас объяснить подробнее, что вы хотите сказать?
- Я хлопотала по делам. Я занималась тем же, чем занимаются многие из мужчин, с тою только разницей, что я нигде не служила и не была нигде членом правления, но ведь для этого и не нужно было служить.
- Итак, вы отрицаете всякое участие в преступлении?
- Отрицаю, господин председатель.
- Введите свидетелей! - сказал председатель.
В зале пронесся говор. Подсудимая не возбуждала сочувствия; находили, что она держит себя слишком цинично. Она вовсе не похожа на подсудимую.
Допрос свидетелей продолжался довольно долго. Большинство свидетелей отзывалось о подсудимой как о женщине очень умной и любезной, не особенно нравственной. Показания прислуги, за исключением Параши, были для нее неблагоприятны. Когда наконец были прочитаны ее письма к Башутину, в которых она говорит об "известном деле", то на вопрос председателя, что она может сказать, - она отвечала, что это дело касалось денежной спекуляции.
Во все время заседания она не теряла самообладания. Она бойко и умно парировала вопросы обвинения, переспрашивала и сбивала свидетелей, задавала остроумные вопросы, отстаивая себя шаг за шагом... Она была возбуждена своей защитой: лицо ее разгорелось, глаза сверкали. Обвинению пришлось иметь дело с опытным бойцом. Против нее была вся ее жизнь, но веских улик не было.
Когда в залу заседания вошел молодой красивый офицер Привольский, эта женщина вдруг потеряла самообладание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57