Зала суда была набита битком. Все свободные места были заняты. В трибуне для журналистов сидели репортеры и некоторые известные писатели. Места, отведенные для почетных лиц, мало-помалу занимались разными высокопоставленными лицами. В темной зале окружного суда мелькали звезды на фраках и генеральские эполеты. Судебные пристава то и дело вызывались в коридор и выслушивали такие нежные просьбы пропустить, что надо было много твердости, чтоб устоять против кокетливых взглядов, против громких имен, которыми атаковывали приставов.
Два адвоката подсудимых и третий гражданский истец со стороны Чепелевой переговаривались между собой и весело смеялись, поглядывая на публику. В зале было веселое оживление. Говорили и смеялись в ожидании начала спектакля. Большинство публики принадлежало к числу той, которая посещает первые представления.
Все вдруг замолкли... В толпе пробежал шепот, что идут подсудимые; взоры и бинокли направились на маленькую дверь, ведущую из комнаты, где подсудимые, как актеры в уборной, скрываются от взоров публики... Наконец дверь отворилась... Показались жандармы с саблями наголо; впереди шел плотный, белокурый, прекрасно одетый Башутин, а несколько позади под руку с адвокатом шла интересная вдова, подняв свою изящную, красивую голову.
Жандармы отошли в сторону, пропустив их вперед, и подсудимые заняли свои места. Башутин прошел вперед, а Варвара Николаевна села поодаль. Она окинула публику беглым взглядом, вздрогнула, словно бы от электрического тока, но не опустила глаз.
Она была бледна и казалась еще бледней в черном изящном шелковом платье, гладко облегавшем ее стройную фигуру. Глаза ее резко блестели из глубоких впадин, губы чуть-чуть вздрагивали, все лицо ее дышало энергией. Видно было, что она приготовилась с бою отдать свою свободу. На лице ее сказывались следы утомления, но все-таки оно было прелестно, окаймленное блестящими, черными волосами, гладко зачесанными назад. Она сняла черные перчатки и изящно выточенной белой рукой поправила свои волосы.
Дамы с завистью любовались ее платьем, манерами и грацией и не могли не сказать, что она держит себя с достоинством и нисколько не похожа на чахоточную. Мужчины нашли, что она прелестна, а почетные посетители, сидевшие на высоких готических креслах сзади судейских кресел, с восторгом посматривали на эту пикантную очаровательницу. Башутин не возбудил никакого внимания. Во-первых, он далеко не был красавцем, а во-вторых - он держал себя как-то странно. Видно было, что он рисовался и старался привлечь на себя взоры публики... То поднимал голову, то опускал ее, то подпирал руками голову, то встряхивал ею, словно желая отогнать терзающие его мысли, то взглядывал на свои ногти.
Варвара Николаевна ни разу не взглянула в его сторону. Когда Башутин сделал движение к ней, она отодвинулась подальше. По губам Башутина пробежала ироническая улыбка. Варвара Николаевна нахмурилась.
- Суд идет! - проговорил довольным звучным голосом судебный пристав, точно радуясь, что у него такой прекрасный орган и что он так торжественно произносит этот возглас.
Спешными шагами, словно бы торопясь скорей добраться до своих мест, прошли судьи, секретарь и прокурор и заняли свои места, утонув в больших креслах. После выбора присяжных заседателей председатель в краткой речи объяснил им их обязанности, затем они были приведены к присяге. Затем началась проверка вызванных свидетелей. Оказалось, что многие по болезни не могли явиться и прислали свидетельства о болезни...
В публике пронесся сдержанный смех.
После этого председатель обратился с обычными вопросами об имени, звании и вероисповедании и наклонил голову к секретарю. Началось чтение обвинительного акта. Все навострили уши.
Глава двадцать восьмая
ОБВИНИТЕЛЬНЫЙ АКТ
Сущность обвинительного акта состояла в следующем:
Утром 15 сентября 1877 года на квартиру генерала Чепелева явилась бедно одетая молодая женщина, которая объявила, что ей необходимо как можно скорей видеть супругу генерала, Александру Матвеевну Чепелеву, по весьма важному делу.
На расспросы прислуги о том, кто она такая и зачем именно ей нужно видеть генеральшу, неизвестная женщина объявила, что она объяснит все самой генеральше и убедительно просила доложить о ней, повторяя, что дело, по которому она пришла, не терпит отлагательства. Когда, вследствие настойчивых ее просьб, сопровождаемых слезами, о ней доложили наконец генеральше и Чепелева приказала принять ее, то названная женщина объявила Чепелевой, что она - жена кронштадского мещанина Николая Ефремова, который в настоящее время лежит при смерти в Мариинской больнице и убедительно просит генеральшу немедленно приехать к нему, пока еще есть время, так как он желает перед смертью сообщить ей нечто весьма важное для нее, касающееся духовного завещания покойного ее брата, отставного полковника Орефьева.
Больше она ничего сообщить не могла и только упрашивала Чепелеву скорее ехать к мужу, говоря, что от этого свидания зависит счастие как Чепелевой, так и ее самой с детьми, так как, вероятно, Чепелева наградит ее за то важное открытие, которое сделает ее муж.
Чепелева тотчас же отправилась в сопровождении этой женщины в больницу, где действительно нашла тяжко больного, в последнем градусе чахотки, Николая Ефремова, имела с ним продолжительный разговор, после которого немедленно отправилась к прокурору и заявила ему, со слов Ефремова, о подложности духовного завещания покойного брата своего Орефьева.
Допрошенный в тот же день судебным следователем кронштадтский мещанин Николай Ефремов дал следующее показание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57