.. А впереди? Все впереди кажется таким светлым, манящим...
Но вдруг чудный сон омрачен видением. Что же? Разве отец не похоронен два года тому назад на маленьком кладбище захолустного городка? Разве об этом не сообщил ему какой-то приятель покойного? Зачем он здесь, в кабинете, как раз в то время, когда с ним сидят два американца, предлагающие грандиозный проект не то благодеяния, не то опустошения, - с какой точки зрения взглянуть, с объективной или субъективной. "Последняя даст крупный куш!" - думает во сне Щетинников и внимательнее следит за выкладками американцев. И вдруг перед ним это скорбное, мертвенное лицо, этот грустный упрек тусклых глаз, эти бледные губы, тихо шепчущие:
- И тебе, Коля, не стыдно? Опомнись!
И что-то похожее на робость охватывает в это мгновение Щетинникова. Чем-то детским, давно забытым веет на него, напомнив старый отцовский домик и чистые ребячьи мысли. Но прошло мгновение, и дерзкая улыбка самоуверенного наглеца снова играет на его лице, и он отвечает:
- Чего стыдиться? Перед кем стыдиться? Уходи, старик! Ты - прошлое. Я настоящее. Ты - бессилие. Я - сила, которой на мой век хватит. Ты верил в призраки, всю жизнь кипятился, из-за чего-то убиваясь. Я верю в действительность, я счастлив и покоен и ни о чем не печалюсь. Ты думал всю жизнь о других, забывая о себе. Я думаю только о себе, не думая о других. Ступай, старик! Теперь наше время!
- Но подумай, подумай только, кого ты грабишь? Ты грабишь народ, бедный, темный народ. Он заплатит за твоих американцев, за твои записки, за твое желание угодить Проходимцеву. Подумай только, сколько горя, слез стоит твой бесстыдный эгоизм. Подумай, что о тебе скажут потом твои дети?
- Какое мне дело? Наверное, поблагодарят, что не оставил их нищими. И зачем я упущу случай? Не я, так другой. Не Щетинников, так Иванов!
- Срамник, остановись!
Видение исчезает. Щетинников поворачивается на другой бок, облегченно вздыхая, и снова приятные сновидения сменяются, одно за другим, точно в калейдоскопе.
Ему снится, что его произвели в штатские генералы (мало ли что во сне ни приснится!), и он доволен. Это, во всяком случае, ступень. Честолюбивый червяк отчасти удовлетворен. Зоя Сергеевна - она очень хотела быть генеральшей и по мужу - так нежно, так страстно целует своего милого генерала, поздравляя его, что тот несколько хмурится от этих излияний своей подруги, темперамент которой оказался не такой холодный, как он предполагал. Но нет розы без шипов. И Зоя Сергеевна умеет скрывать эти шипы и с присущим ей тактом несет свои обязанности, не надоедая мужу излишней пылкостью чувств. И между ними царит потому согласие. В этот день они оба так веселы, так радостны. У них сегодня званый обед, тонкий обед; Проходимцев и разные лица, более или менее влиятельные, сидят за столом. Несколько красивых дам украшают собрание. Пьют за здоровье молодого генерала, и сколько несется пожеланий! И сколько надежд в груди у Щетинникова!
И вот наконец... Даже у сонного замирает от волненья сердце... Он предчувствует, зачем к нему приехали от Проходимцева и в неурочный час зовут к нему... Он видит что-то особенное и в лице посланного, и в тех особенно почтительных поклонах, которыми его провожают лакеи в доме патрона. Он видит радостно-торжественное лицо Проходимцева и сразу понимает, что это значит... Но это так неожиданно. Ужели его назначат директором-распорядителем банка?
Проходимцев обнимает и поздравляет...
- Вы назначены... Видите, я не забыл вашей службы... Вы назначены главным директором одного из банков. Вам открывается поле самостоятельной деятельности.
Самостоятельной?.. Даже и во сне у Щетинникова нет слов. Он молчит от избытка чувств.
- Надеюсь, вы достойно оправдаете мою рекомендацию... И уж более... Вы ведь сыты теперь? - ласково прибавляет вдруг, после паузы, плутовски улыбаясь, Проходимцев...
- Сыт, Анатолий Васильич, - нежно отвечает Щетинников, но чувствует, что в глазах его мелькают миллионы... И как теперь они легко могут прийти... Даже без риска...
- То-то... Я так и думал... У вас около миллиона, родной мой?
- Около, Анатолий Васильич.
- Ну и довольно. Не правда ли? Теперь для общества потрудитесь бескорыстно... Экономия и бережливость... Твердые принципы. Вы понимаете?..
- О, поверьте!..
Он едет домой, и кажется ему, что его кровные рысаки бегут необыкновенно тихо... Ему машет рукой Кокоткин особенно мило. Знакомые кланяются, казалось, иначе. Уж все знают... Зоя Сергеевна чуть не упала от радости в истерику и с благоговейным восторгом смотрит на Никса. Никс взволнован и за обедом плохо ест, а после обеда ходит и думает, как он подтянет свое учреждение и скольких выгонит... Пусть видят, что он не шутит. Это реклама и для него.
- Экономия и твердые принципы! - повторяет он и думает в то же время: "А какие теперь можно дела делать!"
Он встал на следующее утро и, словно бы уж привыкший к новому положению, заходил по кабинету величественной походкой и заговорил, чуть-чуть растягивая слова.
Он прочитывает утром хвалебные статейки в мелкой прессе и даже минутами начинает верить, что он не бесстыдник, а "неподкупная честность". А вот и Прощалыжников, старый знакомый репортер, просит интервью. Щетинников, которого давно ли этот самый репортер хотел послать на Сахалин, теперь мякнет и говорит, что он будет искать поддержки в прессе. Он сочувствует ей. Он всегда... Прощалыжников тает и уходит в телячьем восторге, получив тут же в кабинете место юрисконсульта в отделении "текущих счетов" с обязательством приходить лишь двадцатого числа за жалованьем. И на другой день Щетинников уже читает новый дифирамб, необыкновенно прочувствованный, но читает наскоро, так как спешит ехать в свой новый частный банк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13