Сергей Иванович, верный как влюбленный супруг и потому не имеющий каких-нибудь секретов в ящиках стола, был рад, что жена заботлива и стол его в таком образцовом порядке.
«О, пестунья моя!» – умиленно думал муж, присаживаясь по вечерам к столу за спешный доклад, о котором просил директор департамента. И Скворцова трогало, когда жена работала над каким-нибудь рукодельем или читала журнал и дарила мужа ласковым словом соболезнования, что он много работает, и одним из тех долгих поцелуев, который заставлял его повторить жене, что она «родственная душа».
На все остальное в кабинете старательно и угрюмо «наводил чистоту» Игнатий, пожилой, молчаливый и далеко не представительный слуга, который жил у Сергея Ивановича до его женитьбы и очень был доволен барином. Он не требовал особой чистоты в квартире, не считал своего лакея лентяем и дерзким и не замечал кое-каких надбавок на цены покупок.
Но с тех пор, как явилась барыня, Игнатий понял, что пошли «строгости» и что, по всем видимостям, барыня характерная и из-за пустой неисправки с самым кротким видом даст расчет. И Игнатий подтянулся и, избегая «придирок», стал менее ленив и дерзок.
«Черт, мол, с ней! Небось раньше пешком трепала в погоду, а теперь резонится!» – осуждал Игнатий Веру Борисовну.
Скворцову он вначале изумлялся и не без презрения думал про него:
«Кажется, господин неглупый и с понятием, а влюбимшись до потерянности, в низкой покорности у жены».
И, далеко не поклонник равноправности мужей и жен, Игнатий решительно не одобрял «помрачения рассудка» в мужчине, да еще не старом. Жена что хочет, то и делает, а муж только будто глава в доме… «Все как ты, Сергей Иванович!.. Как хочешь, Сергей Иванович!.. Ловко!»
Нечего и говорить, что Игнатий, уже не пользовавшийся прежним привилегированным положением, трусил мягкой, но строгой молодой барыни и, почтительный, в душе не терпел Веру Борисовну.
Немало видел он разных «мерзостей», как называл он семейные дрязги, в разных домах, в которых служил и лакеем и камердинером. И сам неудачно выбравший себе жену и брошенный ею, Игнатий был большой скептик в суждениях о семейном счастье и лукавстве и коварстве женщин и не очень-то верил в Веру Борисовну.
Несмотря на ее неустанную внимательность к мужу и заботы о Скворцове, Игнатий все-таки подозревал, что эта всегда спокойная тихоня показывает себя примерной женой по расчету и ведет свою «линию», форменно околпачивая своего не очень-то из себя казистого и «обалдевшего» от любви супруга.
«Наверное, путается на стороне с молодым любовником!» – думал Игнатий.
Как ни следил за Верой Борисовной Игнатий, ничего не выследил. Но он все-таки продолжал не доверять ей и решил, что она очень скрытная, умная «бестия» и ловко заметает свои следы.
«Все, мол, шито и крыто. Сергей Иваныч, верно, уж записал свое имение на жену».
IV
В одиннадцатом часу в кабинет вошла своей неспешной грациозной походкой Вера Борисовна в красном капоте – «кардинале». Она была в красных, отороченных мехом туфельках на шелковых черно-розовых чулках, сквозь которые сквозила белизна ног, в папильотках у лба, с оголенными красивыми руками, с блестящими кольцами на безымянном пальце и мизинце одной руки. По обыкновению, ласковая и спокойная, она присела на тахту около мужа. От ее тела шло тонкое благоухание.
Скворцов отложил книгу и, обрадованно целуя руку жены, проговорил:
– Пасхальные заботы окончила?
– Все окончено. Умылась и зашла посмотреть, что делаешь…
– Читал, Вера.
– Интересная книга?
– Очень.
– А я целый день хлопотала… И все удалось. Пасхи, верно, понравятся. Кажется, хороши. Сама делала. Ведь ты их любишь, Сергей! – прибавила Вера Борисовна.
– Милая ты моя хозяйка!
И Сергей Иванович любовался своей милой женой.
– Ты что так смотришь?
– А гляжу на мою красавицу и думаю, как я безгранично счастлив с тобой и как ты балуешь меня.
И прибавил:
– Иногда просто не верится счастью. И как же я привязан к тебе, родная, если бы ты знала!
– Знаю, милый.
– А я надоедаю признаниями? Ты не слушай их, если надоело, – промолвил добродушно Скворцов.
– Это не надоедает, – шепнула, улыбаясь, молодая женщина.
Она взглянула на это дышавшее беспредельной любовью лицо, и большая шишка на лбу, как всегда, втайне раздражала Веру Борисовну. Раздражали ее и эти постоянные признания в серьезном и умиленном тоне. Ей казалось, что после пяти лет можно бы и несколько успокоиться на лаврах.
И, отведя глаза, Вера Борисовна сказала:
– А я немного растранжирила, Сергей, к праздникам… Не более ста рублей… А у тебя много предстоит праздничных?
– Рублей пятьдесят, как всегда…
– Ничего не ждешь к празднику?
– Чего же?
– Звезды…
– Ты разве хочешь, чтобы я имел звезду? – шутливо спросил Сергей Иванович.
– Зачем мне она? Но все-таки…
– Честолюбива за меня?
– Пожалуй… отличие…
– Я ведь не честолюбив, Вера…
– Но ты так много работаешь. Министр мог бы признать это…
– Он знает, что служу ради средств, и средства мне дает… И награды назначает денежные… Это умно… Разве не так, Вера?
– Конечно… А ты не устаешь?
– Отчего ты спрашиваешь? Или стареюсь? – с тревогой спросил муж.
– Не кокетничай, пожалуйста… Точно я не знаю, какой еще ты молодой! – чуть слышно проговорила Вера, улыбаясь глазами.
Она знала, что это был самый приятный комплимент влюбленному пожилому мужу, и видела, как он радостно просветлел, когда ответил:
– И если душа во мне молода, Вера, то ты, моя чаровница… Ты…
– Но меня все-таки беспокоит, что ты так работаешь в министерстве из-за меня… И если ты устаешь, если захочешь бросить службу, можно уехать в имение.
1 2 3 4 5 6