— смеясь прибавил директор, — огонь театральный не обожжет… Вы только вымажете лицо сажей, когда будете спускаться… И по окончании спектакля получите пятьдесят долларов. Хотите на десять представлений условие? Публика валом повалит, когда прочтет, что настоящий мистер Чайк будет спасать в общедоступном театре ребенка. Пятьдесят долларов за то только, чтобы подняться по лестнице и вымазать себе лицо сажей, — согласитесь, плата хорошая. Что вы на это скажете? Согласны, разумеется, получить пятьсот долларов в десять дней, а? — спрашивал директор, подмигивая глазом.
Чайкин в первую минуту ошалел: до того ему казалось странным и смешным это предложение — показываться перед публикой в театре и проделывать «не взаправду» то, что он сделал, рискуя своею жизнью.
И, добродушно рассмеявшись, он наконец ответил:
— Не согласен.
— Понимаю. Вы полагаете, что я должен семьдесят пять долларов предложить за вечер? — спросил директор, не без уважения к сообразительности Чайкина.
— Совсем не согласен…
— Значит, сто хотите? Что ж!.. Я заплачу вам и сто… так и быть… Тысячу долларов получить приятнее… А может, и больше, если пьеса будет иметь успех и выдержит больше десяти представлений… Вы ловкий парень, мистер Чайк. Понимаете выгоду своего положения!
Но когда в ответ на слова директора Чайкин объяснил, что он ни за какие деньги не пойдет, как он выразился, «срамиться» перед публикой, янки вытаращил на него глаза и, сердито сплюнув, поднялся с места и проговорил:
— У меня в театре срамиться?.. Чистые денежки получать, значит — срамиться?.. Отказаться от моего предложения — так это действительно значит осрамиться перед здравым смыслом! Прощайте, сэр. Очень жалею, что считал вас более сообразительным джентльменом.
И, кивнув головой, директор пошел к двери.
Однако у дверей он остановился и, повернувшись к Чайкину, крикнул:
— Сто двадцать пять, и ни цента более!
Чайкин в ответ рассмеялся. Директор, пробормотав какое-то ругательство, скрылся за дверями и, увидевши в коридоре сиделку, спросил ее, указывая на двери комнаты Чайкина:
— Этот русский в своем уме?..
— Кажется.
— Сомневаюсь! — произнес директор и направился к выходу.
Когда сиделка вошла к Чайкину, он все еще улыбался, вспоминая директора и его предложение.
— Верно, веселый гость был у вас, Чайк? — спросила сиделка.
— Очень потешный… директор театра.
— Зачем же он у вас был? Что ему от вас надо?
Чайкин рассказал и объяснил, какие деньги предлагал ему директор.
— То-то он вас сумасшедшим считает! — со смехом объявила сиделка.
— За то, что я отказался?
— Разумеется. Тысячу долларов не скоро заработаешь.
— И вы считаете меня сумасшедшим? — смеясь спросил Чайкин.
— О нет… На такую работу, какую предлагал вам директор, и я бы не пошла на вашем месте, Чайк.
— Еще бы! Вы вот тут трудитесь по-настоящему, людям на пользу… И как я поглядел, так вижу, что очень трудная ваша работа ходить за больными, особенно за тяжкими…
— Трудная, Чайк! — отвечала сиделка.
Она была не старая девушка, и лицо ее, задумчивое и кроткое, сохраняло еще остатки былой красоты.
— Теперь еще я привыкла, а прежде тяжело было смотреть на людские страдания и утешать умирающих… говорить, что они поправятся, когда знаешь, что дни их сочтены…
— Никогда не забуду, как вы за мной ходили, мисс Джен! Вы да мисс Кэт меня и выходили!.. — с чувством проговорил Чайкин.
Мисс Джен промолвила:
— Да, вы очень были опасны, Чайк. Мы думали, что вы не выживете. И какие ужасные страдания вы перенесли и с каким терпением! Таких терпеливых мужчин, как вы, я не видела! — прибавила сиделка, взглядывая ласково, точно мать на ребенка, на своего пациента.
— А я не знал, что был так опасен.
— Не знали? Особенно доктора боялись за вас после операции. Не рассчитывали, что вы ее вынесете…
Чайкин с любопытством слушал о том, как он был плох, и теперь, почти здоровый, пополневший и чувствовавший в себе прежние силы, внутренне радовался и еще более проникался благодарностью и к докторам, которые его лечили, и к сиделкам, которые первые дни не отходили от него.
Особенно привязался он за время своей болезни к мисс Джен, которая была всегда так спокойно ласкова, так умело, ловко и в то же время без проявления хотя бы малейшего неудовольствия ходила за ним и одним своим видом как-то успокаивала больного.
— И давно вы так трудитесь, мисс Джен?
— Скоро десять лет, Чайк! — ответила девушка.
— Надо к такому делу особенную склонность иметь… Без этого не вынести таких трудов.
— Надо немножко любить ближнего — вот и все… А я поступила сюда после того, как научилась понимать страдания ближних. Прежде я этого не понимала. Я жила очень богато, Чайк… Я тратила на свои наряды столько, что и вспомнить стыдно… И у меня был жених, миллионер… Но, к счастию, я вовремя поняла весь ужас такой жизни, встретившись с одной несчастной семьей, и уехала от отца… Мать я давно потеряла.
— А отец ваш знает, где вы?
— Теперь знает.
— А раньше?
— Не знал. Но он обо мне получал известия.
— А жених ваш?
— Жених?! — переспросила мисс Джен, и на ее лице появилась горькая усмешка. — Он, как я узнала вскоре, назвал меня сумасшедшей и через месяц женился на другой девушке, богатой не менее, чем была я.
Чайкин слушал и проникался еще большею восторженностью к этой девушке, отказавшейся от богатства и поступившей на трудную должность сиделки. И у него невольно вырвался вопрос:
— И вы, мисс Джен, никогда не жалели о прошлой жизни?
— Первый год жалела и хотела было вернуться к отцу в Бостон.
— И все-таки остались?
— Как видите.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123