И он жалел и разбитую, поруганную веру в “ангела”, и самого падшего ангела, и приходил в отчаяние при мысли, что он теперь для Юленьки чужой… Он навсегда лишен любимого существа.“Все кончено… все кончено!” — тоскливо повторял он, и в его голове блеснула мысль, что жить не стоит!“Зачем жить?”Он между тем вышел за оборонительную стенку и очутился среди пустого поля. Ветер ревел на просторе, и море бушевало вблизи.И мысли его были так же мрачны, как было мрачно кругом.“К чему жить? Кому он теперь нужен?”Перед ним пронеслась вся его жизнь. Ничего отрадного! Вечное одиночество, нелюбимая служебная лямка, озлобление и глухая ненависть неудовлетворенного честолюбия! Явилось было счастье, изменившее всю его жизнь, но и это счастье оказалось миражем. Вера в единственное близкое существо разбита. Его даже не пожалели! Впереди снова одиночество — еще более тоскливое и мучительное — приниженного ожесточенного человека, на которого будут смотреть с злорадством. “Глядите! Вот этот самый — влюбленный штурман, которого жена обманула и бросила!”— Обманула… Изменила! — повторил он уже громко.Он припоминал теперь вчерашнюю встречу: внезапные слезы, нервное состояние, переходы от слез к ласке. Дурак! Он принял и слезы и волнение за радость свидания. Глупец! Он в самом деле верил, что его любили, его ждали. А с каким страстным нетерпением он ждал свидания!.. И вот оно!.. Он бродит за городом!Никандр Миронович смотрел на бушующее море сосредоточенным упорным взглядом маниака. Море точно звало его к себе, обещая полное успокоение.“А что будет с ней? Что будет с Юленькой?”Сердце его наполнилось жалостью при мысли о страдании, об угрызении совести любимого существа, о злорадстве людского осуждения. И ему стало бесконечно жаль Юленьку. И сердце мрачного штурмана смягчилось. Он глубоко задумался.“Нет, не так надо поступить честному человеку. Совсем не так!” — подсказывала ему самоотверженная любовь.И он, решительный и скорбный, тихо повернул назад. Решение было принято, и он больше не думал о смерти. XV В шестом часу, продрогший и усталый, Никандр Миронович вернулся домой и прошел в свой маленький кабинет. Когда, через несколько минут, он вошел в спальню, Юленька была поражена видом мужа — до того он постарел, осунулся и был мрачен.Она глядела на него с выражением испуга, подавленная и беспокойная, ожидая, что скажет он. А он опустил глаза, точно виноватый, и, сдерживая волнение, заговорил тихим, слегка дрожащим голосом:— Я не стану упрекать. Я не сумел заслужить доверия и потерял привязанность. И вот что я предлагаю: ты свободна… Я устрою развод, приму вину на себя, и ты можешь выйти замуж за человека, которого любишь, и будешь счастлива. А пока я уеду, чтобы не стеснять своим присутствием.Юленька не ожидала такого решения. Оно ей вовсе не улыбалось, да и тот самый “человек”, красивый лейтенант Скрынин, с которым она провела веселый год, разумеется, не связал бы себя женитьбой на разведенной жене штурмана. Он оказался большим негодяем — этот Скрынин! Он грубо бросил ее. И Юленька теперь ненавидела его!Испуганная предложением мужа, испуганная перспективой жизни без средств, молодая женщина робко и виновато шепнула:— Развод? Ты, значит, презираешь меня? Что ж, я этого стою, но мне не нужно развода, и ни за кого я не собираюсь замуж. Я никого, кроме тебя, не люблю!Никандр Миронович поднял изумленные глаза на ее лицо, кроткое и покорное. Казалось, он не мог сразу сообразить то, что она сказала, до того это было неожиданно, и молчал.Тогда Юленька вдруг опустилась на колени и, заливаясь слезами, проговорила:— Прости, если можешь… Пожалей свою бедную Юленьку!— Юленька! Что ты? Бог с тобой, родная! — воскликнул испуганный Никандр Миронович.Он поднял ее, взволнованный и смягченный, усадил на маленький диванчик и, садясь рядом, промолвил дрожащим голосом:— Так я тебе не чужой? Ты хочешь остаться со мною?Юленька поняла, что дело ее выиграно и что муж ее любит по-прежнему. Вместо ответа она прижалась к нему, обняла Никандра Мироновича и спрятала голову у него на груди, всхлипывая, как малый ребенок.И мрачный штурман молча прижимал одной рукой свою Юленьку, а другой тихо гладил ее голову. Слезы текли по его лицу.Через минуту она говорила, прерывая слова слезами:— Ты простишь ли меня? Забудешь ли?— Милая!.. Разве ты не видишь?— То было увлечение, слабость, безумный порыв. Я согласилась поехать ужинать. Я выпила шампанского и…Юленька закрыла лицо руками.Никандр Миронович вздрогнул, как ужаленный, ощущая мучительное чувство ревности.— Не надо!.. Не говори!.. — прошептал он. — К чему!— Нет, я хочу тебе все сказать, чтоб ты не так обвинял меня. После несчастного ужина мне стал гадок этот человек. Я его больше не видала.— Кто это? — глухо вымолвил Никандр Миронович.— Не спрашивай; мне стыдно, что я была знакома с таким человеком. Впрочем, изволь, но прежде дай слово, что ради меня ты не станешь его преследовать… Даешь?Он дал, и Юленька сказала с чувством ненависти:— Скрынин!— Эта гадина? О Юленька!— О, прости… прости… Если б ты знал, как я страдала! Я не смела написать тебе… Верь, что никогда…И Юленька, рыдая, обнимала Никандра Мироновича.Никандр Миронович поверил и этой лжи об единственном ужине, и глубине раскаяния, и уверениям в любви. Еще бы! Ему так хотелось верить. И он утешал свою “ненаглядную цыпочку” и, нежно целуя ее, сказал:— Ни слова больше об этом, Юленька. Забудем навсегда!Юленька подарила мужа благодарным, нежным взглядом и чуть слышно проронила:— Ребенка я отдам куда-нибудь, чтоб он не напоминал тебе моей вины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20